Екатерина Таубер. Стихотворения

2,096 просмотров всего, 1 просмотров сегодня

Обложка книги Е. Таубер Верность работы художника С. Голлербаха (Париж: Альбатрос,1984) с автографом стихотворения, посвящённого Р. Герра (1984) © René Guerra

ИЗ КНИГИ ОДИНОЧЕСТВО
(Берлин: Парабола, 1935)

* * *
Одиночество каждой души,
Кто охватит тебя и измерит?
День за днём пролетая спешит
В чём-нибудь навсегда разуверить.

И в нелепой дневной суете,
Где последние гибнут игрушки,
Только плач изменивших мечте,
Причитанье убогой старушки.

Долог день на холодной земле,
Страшен день на безумье похожий,
Где же отдых блаженный в тепле,
Где же, ночь, твоё тихое ложе?

* * *
От счастья стихов не пишут
И славы не ищут земной,
И сдавленной грудью не дышут
Предчувствием жизни иной.

Не плачут весной на рассвете,
Страстей покидая плен,
А спят, прикурнув как дети,
У чьих-то спокойных колен.

* * *
Мне мило комнаты молчанье,
Вещей таинственный покой,
Раздумье книг, лампад дыханье,
Иконы венчик золотой;

Колючий снег за рамой зимней,
Дней слишком кратких белизна,
Во мгле серебряной и дымной
Пустынных улиц тишина

И вольное уединенье,
И эти думы о тебе,
И в час случайного сомненья
Покорность светлая судьбе.

ИЗ КНИГИ ПОД СЕНЬЮ ОЛИВЫ
(Париж: Дом книги, 1948)
Провансальские стихи

Дом смотрит в лес, упрямо и угрюмо,
Седой оливой от дороги скрыт.
Он, как старик, в свои ушедший думы,
Что правнуком скучающим забыт.

Безумные, растрёпанные ели
Вокруг него ведут свой хоровод.
Пути к нему цветами запестрели
И лишь мистраль вздыхает у ворот.

Нетерпеливым, бурным воздыханьем
Никто в ответ окна не распахнёт.
Многовековым, трудным созерцаньем
Здесь каждый камень дышит и живёт.

Прованса солнце, тускло-золотое,
Замшелый свод лениво серебрит
И на крыльцо, просторное, пустое,
Поблёкший лист медлительно летит.

* * *
Дождь идёт над твоей могилой.
Тебе сыро и холодно там.
Я приду к тебе нынче же, милый,
Как бывало тогда, по утрам.

Я седые виски поцелую
И закрытые смертью глаза.
Не скажу, что люблю и тоскую, —
Пусть тебя не коснётся гроза

Поздних слёз и земных заклинаний.
Я хочу лишь с тобой побыть
У запретной, таинственной грани,
За которую мне не ступить.

ИЗ КНИГИ ПЛЕЧО С ПЛЕЧОМ
ТРЕТЬЯ КНИГА СТИХОВ (Париж, 1955)

* * *
Лишь сосны молодости нашей
Под южным небом всё шумят.
Голодный ветер море пашет
И чайки за кормой летят.

Всё вечное не изменилось, —
А мы проходим и пройдем.
Одно мгновенье что-то снилось
И сердце падало и билось,
И пело только о своём.

* * *
Былое — вырубленный сад,
Где пни, обрубки и могилы.
И всё мучительней разлад
Меж тем, что есть, и тем, что было.

И уцелевших не узнать
И встречи, словно расставанья…
Возьмем знакомую тетрадь —
Чьи тут пометки, восклицанья?

Каких пришельцев карандаш
По милой проходил странице?
Вот этот завиток — «не наш»,
Вовек с ним сердцу не сродниться!

Когда же все-таки найдешь
Черту нетронутую, слово —
С какой к ним жаждой припадёшь
Вернуться к прежнему готова.

* * *
Любовь росла, как дерево, годами
И с каждым годом крепла, как вино.
Сбывалось всё, что дерзкими мечтами
Восхищено: просящему дано.

По лестнице высокой испытаний,
Сквозь сумерки ущербных этих лет,
Пронёс ты сон о светлом браке в Кане,
Которому конца не может быть и нет…

* * *

Юрию Терапиано

Всё призрачно в мире. Всё кончится скоро
И камня на камне… не думай! Молчи!
Ещё так прекрасны сады и соборы
И братство бродяг на скамейке в ночи;

И осень Парижа… Редеют каштаны
И ржавые листья над Сеной летят.
Под пепельным небом, в дожди и туманы
Чердачные ока поэтов глядят.

Пред ними былое. Для них Женевьева
Выходит на площадь и город шумит;
Старинных органов ликуют напевы
И двери Сорбонны надёжны, как щит.

* * *
В дупле оливы жили пчёлы
С жужжаньем радостным взлетали
Навстречу солнцу… В час печали
Вспомни гомон их весёлый,

Их тельца тускло-золотые,
Как бы пронизаны мёдом,
И дрока заросли густые,
И кипариса два у входа

В усадьбу; пышный и высокий
Над маленьким и робким другом
Склонялся с нежностью глубокой,
Как ты над слабою подругой.

* * *
Кончался день ненастный и дождливый.
Как прежние — уйдёт в небытиё.
А были вместе мы под кровлею счастливой,
Не зная слов: «твоё», «моё».

Всё было будничным: будильник мирно тикал,
По стёклам капли крупные текли.
И сад чернел таинственно и дико,
И влагой пахло от земли.

За каждодневным, незаметным делом
Текли часы без взглядов и без слов,
Лишь нежностью насыщенные зрелой.
Как рыбака негаданный улов.

* * *
Дул с моря ветер. Пальмы шелестели,
И гул стоял в разбуженном саду.
И, надрываясь, петухи пропели,
Что близок полдень, — полдень наш в аду.

И ты пришёл, и ревностью и мукой
Тот летний день, как ядом, напоил.
Жёг поцелуй заломленные руки,
И долгий взгляд искал и холодил.

И тяжба длилась. И, непоправимо
Разъединяя, падали слова…
Стих ветер. Ураган промчался мимо, —
Лишь сломанная ветка и трава

Измятая о нём ещё твердили.
Да мы с тобой, в молчаньи ледяном,
Навек чужие, нашу пытку длили
Сверкающим, уже смиренным днём.

* * *
Тепло в курятнике. Помёт.
В соломе стебельки бурьяна.
А в лужах перед дверью — лёд
И листья ломкие каштана.

Петух горланит, подскочив
На ящик боком, неуклюже,
И ветра шалого порыв
Его надменный хвост утюжит.

В бадье продрогшая вода
И леденит, и обжигает.
Заря, сквозь сосны, как всегда,
Пурпурный веер раскрывает.

И бодро так, и хорошо.
Простая радость неделима,
Соединяя, словно шов,
Два мира: внутренний и зримый.

На страшном суде

Как жених, ты снова станешь справа
И высок, и прям,
Прожитого беспорочной славой
Поражённый сам,
Понимая: поздно, не до лести
В судный страшный час,
Со своей трепещущей невесты
Не спуская глаз;
Крепко, крепко стиснувши ей руку,
Соразмерив шаг:
«Не захочет нашей Бог разлуки,
Беспредельно благ.
Заслужённым поделюсь с тобою;
Одного венца
Попрошу за стёртой гробовою
Гранью у Отца».

ИЗ КНИГИ НЕЗДЕШНИЙ ДОМ
ЧЕТВЁРТАЯ КНИГА СТИХОВ (Мюнхен, 1973)

* * *
Не скажешь любящим: «Забудь.
Она не стоит… он не стоит…»
Ведь в муке, раздавившей грудь,
Быть может, самое святое.

Им не забыть её вовек.
Они её приносят Слову,
Как выкуп. Счастлив человек,
Здесь ставший выкупом другого!

* * *
Что знаем мы о них, прошедших с нами рядом
Большой и трудный путь, безропотно, в тиши,
Не выдавших себя ни жалобой, ни взглядом —
Простосердечием распахнутой души?

Что можно разгадать в небрежнейших намёках,
В молчаньи зреющем, подчёркнутых стихах
О счастье и о том, что до него высоко,
Что «синей птицы» лишь… Да что о пустяках!

И недосказанность душе невыносима,
Когда ответа нет, и некого спросить,
И шаришь, как слепой, то около, то мимо,
Осколков не собрав, чтоб всё соединить.

* * *
Остановка в пути. Тишина.
Или поезд наш в поле забыли?
Или снова отсрочка дана?
О, как много мучительных «или»!

По откосам ромашки цветут,
Много птиц, как когда-то в ковчеге…
Может быть, уцелеем мы тут
И колёса крестьянской телеги

Повезут по зелёной меже
На окраину гнева и мести,
Если только не поздно уже
И не ждёт за околицей вестник.

* * *
Вечной памятью — только имя,
(Как просторов родных печать),
Да глаза голубые… С другими
Разве можно эти смешать!

Захлестнуло чужое море,
Обезличил чужой язык.
Лишь в расшитом крестом узоре,
В дикой пляске, песне — на миг
Промелькнёт… И опять впустую
Жизнь влачится, как серый дым.

А порою — на мостовую
С небоскрёба: в соблазн другим…
То Россия томит, бунтуя,
Бесполезным наследьем своим.

* * *
Расцветали стихи, как цветы,
Чтоб печальную скрасить дорогу,
Полевые — предельно просты
И тепличные — с тайным подлогом.

Недоцветший и смятый букет —
Это всё, что осталося с нами.
Это наш неумелый ответ
На допросе, что длится веками.

* * *
Окно выходило в чужие сады,
Закаты же были, как вечность, ничьи —
Распахнуты Богом для всех.

И думал стоявший в окне человек:
«Увянут сады, но останется крест
Оконных тоскующих рам

И крест на могиле твоей и моей,
Как память страданья, как вечная дверь
В распахнутый Богом закат».

* * *
Стихи пришли некстати, на ходу
Меж чинных заседаний, конференций.
Они как вязкий пряник на меду, —
И радуешься кашлю, инфлюенце,

Чтоб только дома нáдолго засесть,
Смотреть в окно, где навалило снегу,
И радоваться. А чему? — Бог весть.
Быть может ритма санного разбегу,

Иль воробьям, друзьям, озорникам,
Что все садятся рядом, на мимозу.
А святки медленно подходят к нам,
Чуть разрумянившись с морозу.

* * *
Мы идём с тобой через весь Париж.
То стихи прочтёшь, то опять молчишь.

В этот тихий час, предрассветный час,
Жизни жёсткий перст не коснётся нас.

Сколько лет прошло между этих стен!
Отшумел давно ветер перемен, —

Стало песней всё, песней и стихом —
Мы воздвигли здесь наш нездешний дом.

* * *
Лишь первозданное, простое —
Деревья, воды и холмы
Незыблемо стоит и стóит
Поклона, памяти, хвалы.

Во дни обид, во дни потери
Ценить научится душа
Бесхитростную ласку зверя
Приют лесного шалаша

И утра росное касанье,
И шёпот ивы — прасестры:
Дары, что нам даются втайне…
О, неприметные дары!

ИЗ КНИГИ ВЕРНОСТЬ. СТИХИ
(Париж: Альбатрос, 1984)

* * *
Растёт чебрец в расщелинах кремнистых,
И остро пахнет полднем и жарой.
И прошлое разорванным монистом,
Как бусы, светится сегодня предо мной.

А я любила ветер раскалённый
И ключевой воды прохладу в летний зной,
И выжженных холмов смуглеющие склоны,
И этот юг, пьянящий и родной.

* * *

Ренэ Герра

И закаты, и ночь, и прибой,
И пустынные долгие пляжи.
То маяк загорится слепой,
То скала о прошедшем расскажет.

Голос моря и грозен и строг,
Как далёкого грома раскаты.
Поднимается ночь на порог
Предрассветного часа и брата.

Одиночество гордых стихий.
Нет букашки и нет человека.
Но сродни им любовь и стихи
И пребудут от века до века.

* * *
Стою под старою оливой,
Быть может, помнящей Христа.
Корней свиваются извивы,
Дупла открылися уста.
Ты помнишь дни Его и ночи
Под зыбью лёгкою ветвей,
Когда поёт полночный кочет
Иль утра дует суховей?
Иль миг, когда в изнеможеньи,
Простая женщина, как я,
Коснувшись, просит очищенья, —
Совсем иного бытия?

* * *
Осенних дней и дождика мы ждали
В деревне с нетерпением. Покой
Они несли и творческой печали
Томительный и сладостный настой.

Как книжка сказок, что давно забыли,
Открыли — оторваться не смогли, —
Так детских лет опять проходят были
И чудеса покинутой земли.

Быль не вернётся. Ничего не будет
И чудеса не ждут нас впереди,
Но разве память не приют и чудо
И не готовы к странствиям ладьи!

* * *
Ты вынес всё. И принял, как расплату
За гордость предков, роскошь и разлад.
Последний вроде, нищий и крылатый,
Ни перед кем не опустивший взгляд.

Ты зов земли услышал на чужбине,
Изведал лютый жребий крепостных.
И вот года глухой борьбы в пустыне
Без друга, женщины, родных…

Лишь небо здесь тебя усыновило,
Вершины гор признали своего.
И ты ушёл… И это было, было!
И вычеркнуть нельзя уж ничего.

* * *

Ренэ Герра

Трещат дрова декабрьским утром в печке.
За окнами — простор и синева.
Молочника тележка у крылечка
Остановилась, скрипнувши едва.

Размерены ещё и осторожны
Все звуки наступающего дня.
Пусть он пройдёт без суеты тревожной
У этого весёлого огня —

В медлительном любовном созерцаньи
Простого мира дремлющих вещей,
В безделье сладком и припоминаньи
То дальних странствий, то любви речей,

Когда опять коснёшься благодарно
И с нежностью внезапной и живой
И тайных слёз, и радости угарной,
Чей не пролит напиток огневой.

ИЗ ПЕРИОДИЧЕСКИХ ИЗДАНИЙ

* * *
Судьба стихов неведома поэтам,
Они живут отдельно от творцов,
Не быть им автора портретом
Ни в самом малом, ни в большом.

Приходят к нам из бездны подсознанья,
Противоречат замыслам и снам,
Смеются нашим ожиданьем,
Ведут, куда не надо нам.

Как можно быть своим судьёю
И знать — дано иль не дано?
Нам только суждено судьбою
Глядеть в нездешнее окно.

Новый журнал № 162, март 1986

* * *
Это осень пришла ко мне в гости
С незабвенною веткой рябины;
Это в прошлое узенький мостик
И младенчества голос глубинный.

Дача деда у тихой просеки
Под тончайшею солнечной сетью.
Там осталось детство навеки
И туда я приду перед смертью.

Новый журнал № 162, март 1986

* * *

Памяти княгини
Софьи Енгалычевой

Твоё счастье так свято, так право,
Мир твой прочен, незыблем, широк
Как старинной иконы оправа,
Как прабабушкой данный зарок.

Вечно радостный чин литургии,
За поклоном кладимый поклон.
Так молились в далёкой России
Толпы странниц, святых и княжон.

Безошибочность. Мир и прохлада.
Непостыдная смерть впереди
Среди правнучек нежного сада,
За которым и с неба блюди.

29 марта 1986
Новый журнал № 163, июнь 1986

* * *

Великопостное

Там хлеб пекли во дни поста
И печь пылала, грела, жгла,
И хлебцев круглых теплота
Благословением была.

Разламывали руки их,
Не режа, как во дни святых,
И крошки падали в ладонь,
В весеннее тепло и сонь.

И запивали их водой
С молитвой древней и седой.
И Пост следил, оберегал
Чтоб дух Любви не отлетал.

Новый журнал № 163, июнь 1986

* * *

О разве, разве клясться надо
В старинной верности навек?
А. Блок

Ты медленно росла, дорогой ошибаясь,
Не видя главного, дурманами дыша,
От блоковских стихов хмельная и слепая
И юная ещё, наивная душа.

Куда он вёл тебя, той бездной соблазняя.
Которую он сам не в силах превозмочь,
«Кольцо заветное» навек уже роняя?
И тайно плакал он, и опускалась Ночь…

Ты весть о гибели принять не захотела,
Ты разорвала сеть соблазнов вихревых,
И постучалась в дверь смиренно и несмело.
Открылась вдруг она: в дверях стоял Жених.

Новый журнал № 164, сентябрь 1986

* * *
Последнее тепло земное,
Любимой женщины рука.
И летний день отходит в зное,
И смерть твоя тиха, легка.

Ты шепчешь: «Все пришли святые»,
Не видит никого жена.
Целует лишь виски седые
Ещё вдвоём… Уже одна…

Новый журнал № 165, декабрь 1986

Екатерина Таубер. Стихотворения. // «РУССКИЙ МIРЪ. Пространство и время русской культуры» № 10, страница 133-147

Скачать текст