14.01.201426.12.2017 Автор:

Алексей Ремизов. Рукописный альбом: Легенда о Соломоне и Китоврасе

2,387 просмотров всего, 2 просмотров сегодня

<С. 2(3).>

— — — тогда наступило время спросить о Китоврасе. И демоны открыли Соломону, что видят его в глубине пусты ни у трех колодцев. И задумал Соломон, как ему овладеть Китоврасом. Хирам сковал железную цепь и железную гривну; и на гривне было вытравлено заклятие: во имя Божие. И стала эта цепь — нерушимая: на человека и зверя не-человека неволя. И о том подумал Соломон, как эту цепь использовать. И послал куропалата Вифония с синкеллами в пустыню к трем колодцам, и велел везти с собою вино и мед, и овечье б руно взяли. Углубившись в пустыню, Вифоний нашел три колодца, а Китовраса нету. И, как указал Соломон, вычерпали воду из колодцев и заткнули их жерла руном, и налили в два колодца вина, а в третий меду. А сами за камень. И в самый полдень, как бабочка в окно бьется, в тишину пустыни затопало копытом, а лицо обдало налетевшим жаром. И видят: стрелой крылья несутся по пустыне, — все больше, все ближе, — а вот уж замелькали копыта. И увидели: он самый! — напруженные крылья, крепкие конские ноги, а лицо человека: приник к колодцу. Насторожились: цепь в руке крепко, только бы себя не выдать. Но Китоврас высоко поднял голову, и от углов рта из растрескавшихся губ не вино, кровь густой полоской запеклась к подбородку. «От вина ума не прибудет!», сказал Китоврас. Но жажда была нестерпимая. И опустя крылья, воскликнул: «Вино веселит сердце человека!». И, жадно хлебнув из колодца, пошел ходить от колодца к колодцу, не может остановиться. И до самого донышка все три колодца — выпито, вылизано, вынюхано — ни столечко вина, и мед прощайте! И такое почувствовал море-по- колено, чего тут разговаривать — Как? «Все, что имеет начало, имеет и конец?» — вздор! А из «ничего» он на самом себе очень даже видит «чего»… и вы взаправду думаете, что целое всегда больше своей части? — Ничего подобного: не Китоврас, а маленькая птичка, цепкие лапки, и наперекор всякой самоочевидности он в ней — с нею «стремится к невозможному»… Но китоврасьи крылья окаменели, с копыт отвалились лапки и в глаза сонный сыплют песок — и Китоврас камнем канул в такую глубокую деберь, ничего не поймешь, да и незачем. И такой пошел храп — удовольствие: сама пустыня притаилась. И тогда Вифоний вышел из-за камня

<С.4(5).>

и, надев железную цепь на шею Китоврасу, укрепил ее. Китоврас очнулся — на шее цепь! Но разве есть на него такая цепь? И хотел было освободиться. «И имя Божие с заклятием на тебе», сказал куропалат Вифоний. И, видя на себе имя Божие, Китоврас пошел за Вифонием кротко.

Нрав его был таков: не ходил путем кривым, но правым. И когда вошел в Иерусалим, перед ним расчищали путь и сносили дома — потому что шел прямиком без заворота. И подошел он к дому вдовы, — а это как раз на углу — и несчастная, не видя себе пощады: последнее отнимают! — воскликнула: «Я одинокая вдова!». Китоврас остановился, подобрался, но не свернул с дороги — и дом уцелел! Но сломал себе ребро. «Мягко слово кость ломит, а жесткое гнев воздвигает», сказал Китоврас и пошел дальше. А когда вели его базаром, какой-то, приторговывая сапоги, из кожилез,требовал^ «за ценой не постоим, только подай такие, чтобы семь лет без сноски! ». Китоврас, заглянув в глаза покупщику, усмехнулся. Окруженный толпой зевак и любопытствующих, сидел на земле странно одетый человек — и одни протягивали ему руку, другие подавали записки; и из его слов можно было понять, что он предсказатель — прорицает судьбу. Китоврас приостановился и захохотал. Навстречу шла свадьба: скрипач впереди высмычивал такой разумор, такие корчил усердные рожи, и самые благонамеренные хохотали, как стервецы, и молодые были веселы, и свита пьяна и довольна. Китоврас отвернулся — все это видели — и слезы показались на его глазах. А какой-то очень на веселе, не обращая внимания на пожарных, ни на отряд саперов, возглавлявших путь Китовраса и куропалата с синкеллами, шарил перед собой руками, топчась на месте. Китоврас, поравнявшись, взял его под руку, и под ручку — какой уж там хмель, разом все соскочило! — вывел на дорогу. Так кончилась дорога — путь загадок — из пустыни от трех колодцев в город мира, Иерусалим.

Китовраса поместили во дворце у куропалата.

<С.5(6).>

Любопытных отбою нет, к дворцу не проткнеться. Но страх сильнее. Музыканты, развлекавшие Китовраса, чувствовали себя не по себе и выбирали такие ноты, чтобы играть без нот, и капельмейстер махал палочкой, как попало. Впрочем, Китоврасу совсем неважно, были бы только эти распахнутые окна туда — музыка. В залах хоть и часовых не ставь: заходил спафарь Зеркон и префект Дардан «по экстренному делу», забегали эпитомоторы из распространенной иерусалимской газеты получить информацию, но такой понесли вздор — куропалат не велел пускать. Да и охотников больше не нашлось, только строитель Хирам, «сын вдовы», прямо из мастерских явился к куропалату познакомиться с таким необыкновенным явлением природы: Конь- и-Человек-и-птица Китоврас. Путь Китовраса — про это все узнали, но кто осмелится спросить? Сам Вифоний со своими синкеллами ходилоколо, но нето, что спрашивать, а и в глаза взглянуть — норовил, будто ища, смотреть в копыто. «Что смешного, — спросил Хирам Китовраса, — человек выбирал себе обувь, прочную на семь лет!». «Семь лет! — сказал Китоврас, — да ему всего и жизни семь дней». «А твой смех над прорицателем?». «Хорош! — сказал Китоврас, — говорит людям о тайнах, а не догадывается, что тут же под его ногами скрыт в земле клад». «А твои слезы? ». «Мне было жалко смотреть, — сказал Китоврас, — через тридцать дней новобрачный помрет». «А что тебе дался тот забулдыга?». «Добрый и верный, и такому следует угождать».

С полуопущенными крыльями, подогнув ноги, окаменев, спокойно смотрел Китоврас. Хирам от Китовраса пошел к Соломону и передал Соломону ответы Китовраса. И сказал Соломон: «Вот кто подпишет: человек, как трава, поутру цветет и зеленеет, а вечером подсекается и иссыхает, все есть суета». И велел проверить путь Китовраса — вещую силу его слов. Над городом спустился сумрак. В надвигавшейся ночи на востоке замелькали белые, зеленые и красные огни: к горе Мории, где будет воздвигнут единственный, отличный от всех построенных человечеством храмов, храм Соломона, подкатывали, управляемые демонами,

<С. 6(7).>

тяжелые грузовики с лесом. Дул ветер, рассекая и пеня огни, и на мгновение высоко вспыхивали серные шесты и с потрясающим гулом гасли.

«Отчего меня не зовет царь Соломон?», спросил Китоврас.

И Вифоний, глядя ему в копыто, не мог не сказать, как оно было, без всяких дипломатических закрут: «Стесняется: вчера перепил, голова трещит». Китоврас поднялся, взял камень и положил на камень. И об этом донесли Соломону: «Камень на камень». «Велит мне опохмелиться!», сказал Соломон и велел подать себе бутылку кипрского. Выпил стаканчик, и без никакой головы опочил. И на другой день весь день до вечера ждет Китоврас. И когда Вифоний, в продолжение дня под всякими предлогами не входивший к нему, высунул нос для проверки, спросил Китоврас: «Чего же не ведете меня к царю?». «Опять грех, — сказал Вифоний, глядя ему в копыто, — был сегодня у царя персидский обед, переел перцу». Китоврас поднялся и снял камень с камня. И об этом донесли Соломону: «Снял камень с камня». «Велит сесть на диету!», сказал Соломон. И на ужин сварили ему овсянку, и с сухариком, а потом горячего чаю, — и никаких перцов!

Рано утром вошел к Китоврасу Вифоний во всей своей белой парадной форме с синкеллами тоже расфранченными, и с ними множество всякого придворного лакейства с горящими свечами, с музыкой, певчими и актерами. И глядя в копыто, объявил Вифоний Китоврасу, что зовет его к себе царь. Китоврас поднялся и, выбрав три прута — мерой в четыре полуметра каждый, с прутьями в руке пошел за Вифонием кротко. Много было приемов у царя Соломона, но такого не бывало. Звездная зала была битком набита: и не простые, все цари и князья и принцы

<С.8(9).>

арабские, армянские, персидские, индийские и китайские — пленные и союзники. Много видели диковин на приемах у царя Соломона, но такого дива еще не видывали. За особыми железными столами сидели демоны об бок с учеными и писателями и им прислуживали демоны. Китоврас, глядя прямо, молча положил перед царем три прута конец к концу буквою

И Соломон разгадал знак. И понял, какою тайной владеет Китоврас. И обратясь к приближенным, сказал: «Он говорит: Тебе Бог дал вселенную, а все тебе мало, ты взял и меня! ».

С полуопущенными крыльями, подогнув ноги, окаменев, спокойно смотрел Китоврас. «Не для себя я тебя позвал, — сказал Соломон, глядя на Китовраса, — тебя привели, чтобы спросить, чем тесать камни Святая Святых, потому что не повелено мне тесать железом, и ты знаешь, почему». И наступила такая тишина — какие стратеги, какие арабские, армянские, персидские, индийские, китайские принцы — молчок. И только блеск драгоценностей, шурша, сквозил. И вот — как развернувшийся луч или открывшееся звездное небо или музыка — ясный ключ. «Есть камень у птички чудесный ноготь, — сказал Китоврас, — зовут шамир, гнездо той птички на скале в глубине пустыни!». И поднялся. И под музыку, тем же порядком, с горящими свечами — Вифоний, синкеллы, пестрое придворное лакейство, музыканты, певчие, актеры — повели Китовраса во дворец к кур опалату.

День за днем — привык Вифоний. Китоврас ничего не требует, пить пьет, но чтобы насчет пищи… и хоть бы раз какую ракушку пожевал и хлеба не просит; Китоврас смирный, подожмет ноги да так и окаменеет, и хоть ори ему на ухо, ровно оглох, только смотрит. И музыканты совсем осмелели и, если кому нужда, не стесняясь, высморкается, а первое-то время носом действовали, и музыке некстати шмыргом лишняя нота попадала, ну, тогда не до нот было. И певчие тоже освоились и раз даже хором плясовую хватили, — а уж как их стращали! И синкеллы без всякой опаски всякое утро чистили Китоврасу копыта, и лощили и замшей терли, что собственные свои сапоги. И не от Китовраса Вифоний с ног сбился, дело мудренее: от царя куропалату наказ — идти в пустыню и там подкарауль птичку и принести чудесный камень. По указанию Китовраса, Хирам отлил такое белое стекло, и этим

<С.9(10)>.

самым стеклом должен Вифоний, как вылетит птичка, заделать гнездо, чтобы потом птичке — что в гнезде, она видит, а в гнездо не попасть. Вот какая загвоздка.

Китоврасу открыты тайны земли, знает и птичка чудесный камень. Но не та ли судьба, что и человека? Человеку открыта тайна воспоминаний — но так же беззащитен и на глазах та же повязка: ни откуда явился, ни куда суждено явиться. Достигнув скалы в пустыне, заметили гнездо птички и засели в засаду. И когда вылетела из гнезда птичка, отрядил Вифоний из своей свиты самых цепких. Взобрались они на скалу на самую верхушку — гнездо с птенцами! — бросили вниз подъемную лестницу, вскарабкался Вифоний. И «самолично», как писали потом эпитоматоры, описывая деяния куропалата, заделал Вифоний белым стеклом гнездо, и назад. И уж не хоронясь, под скалой ждут птичку. Вернулась птичка, слышит — пищат птенцы; и видит — вытягивают к ней шейки: ее видят, а ей в гнездо не попасть! — бросила она корм и улетела. Тут и дышать перестали: вот-вот вернется птичка, камушек принесет, чтобы разрезать стекло и освободить детей, не проморгать бы чудесный камень! И сейчас же с себя все долой, разостлали по земле — теплое время — и притиснулись друг к дружке, и уж не разобрать, который куропалат, и где синкелл. А птичка не заставила себя ждать, слетала куда-то и летит, в клюве ero-то несет. И как до гнезда долетела — ну, они как гаркнут, — птичка испугалась и выронила камень. И камень угодил прямо на плешь куропалату. Вифоний сейчас же хвать, зажал в кулак, да скорей на дромадёра. А за ним и синкеллы. И поскакали. И на радостях не помнят, как и в город въехали. Люди-то смотрят и глазам не верят: среди бела дня такое купальное представление. Хорошо еще, что полицейским известны были куропалатовы тайные приметы, а то бы не миновать в комиссариат. И царь потом пенял куропалату: «Сану-де неприлично». А за царем и всякий и так и по дружбе. «Ты бы, Вифантьич, — соболезновал префект Дардан, — хоть бы веничком прикрылся; чего теперь послы скажут? ». А сам Вифоний, воистину, «в глубину брошенный», будучи и в платье приличном, а держался как в купальне, придерживаясь — вечная память.

<С.10(11)>.

Тридцать дней, как из глубины пустыни от трех колодцев пришел Китоврас в город мира Иерусалим. И не узнать стало Иерусалима. На горе Мории, куда дороги завалены ароматными крепкими деревьями — драгоценным матерьялом будущего Храма, началась постройка. Шамиром бесшумно тесали камни — основание Храма: три соприкасающихся друг с другом квадрата, означающих три мира — три тайны: тела, души и духа. И воздвигались леса, окружая посолонь вход, Святилище и Святая Святых. В литейных мастерских Хирама дымили трубы, и ночью разливалось зарево, ненасытно глотая тьму и разгоняя демонские ночные пугалы: там сплавляли металлы для двух величайших столпов. Эти столпы станут у входа в Храм — лучезарный и легкий Иакин, знаменующий душу рождения, и угрюмо-темный тяжелый Боаз — душу смерти. Там плавили медь, мешая огонь и воду, для создания «литого моря», это «море» будет в южной части Храма, где в Святилище высится семисвечник, а вид «моря» — лилия, поддерживаемая литыми волами, расположенными кругом, как двенадцать листьев мировой розы, как двенадцать знаков небесного круга. Совсем непохожие, странные люди, вывезенные с другими мастерами из Тира Хирамом, «ковачом всех орудий из меди и железа», с дерзкими лицами, черные от работ, расходясь из мастерских по домам, горланили жуткие песни под электрические вспышки демонских огней.

Вошел, стал на твердую землю — и захлопнулась дверь, и там, куда ведут дороги — стена и другая тяжелая замкнутая дверь. «Ноя — на твердой земле — моя воля! Я на свой страх свободно творю».

В ознаменование начала работ, царь давал пир. Два имени гремели в Иерусалиме: строитель Хирам, осуществлявший замыслы Соломона, и подготовлявший свои столпы и «литое море», — об этом много говорили; и загадочный Китоврас. За эти тридцать дней загадки Китовраса оправдались: Спинак шофер, торговавший себе сапоги на семь лет, помер через семь дней, как сказал Китоврас; под хиромантом Индаком, прорицавшим будущее, нашли в земле клад, как сказал Китоврас; Асхолий новобрачный, которого пожалел Китоврас, действительно через тридцать дней помер, а подвыпивший Пастила, которого вывел Китоврас на дорогу, взятый затем префектом Дарданом в префектуру, оказался и добрым и верным человеком, а как известно, Дардан шутить не любит.

<С. 11 ( 12) >.

И зато, что вещая сила слов Китовраса не пустое слово, и за бесшумный камень-шамир, открытый Китоврасом, а без этого чудесного камня не могла бы начаться постройка Храма, за все это царь пожаловал: велел на входе будущего Храма написать образ Китовраса. И как же быть пиру без Китовраса! И Китоврас был приведен к царю во дворец и поставлен перед троном царя — видимо всем.

С полуопущенными крыльями, подогнув ноги, окаменев, спокойно смотрел Китоврас. «Брат Китоврас, — сказал Соломон, — я вижу сила ваша не-человеческая, но и не больше сила ваша нашей человеческой, потому что я тебя взял». «Брат Соломон, — сказал Китоврас, — власть дается по силам. Если хочешь видеть мою силу, сними с меня железную цепь и дай мне перстень с твоей руки, и ты увидишь». И тогда по знаку царя спафарий Зеркон снял цепь с Китовраса — Китоврас поднялся, его опущенные крылья дрожали. И царь — а это все видели — снял перстень со своего пальца и подал Китоврасу. И наступило — это как серебряная молонья в грозное клубящееся затишье вдруг: на глазах у всех Китоврас взял перстень, поднес к іубам — и проглотил. И распахнув крыло, ударил крылом Соломона и закинул его на конец обетованной земли. «Я, рожденный от непорочной земли, воздуха, огня и воды, я — царь Соломон!», воскликнул Китоврас. И свет бел-пурпурово-лилово-красный завесой окутал его. И все увидели: на троне царь Соломон, и царица подает ему яблоко. «Как вы меня любите?», спросил Китоврас. И все ответили одним голосом с единым чувством: «Безгранично». «И легко умерли бы за меня?». «Вполне и все готовы: ты — наш царь Соломон!». И захохотал Китоврас. Так не хохотал он и над прорицателем, который сулил доверчивым клады и не видел у себя под ногами клад. А в раскрытые окна, под хохот Китовраса ворвалось беззазорно — те странные, непохожие, вывезенные Хирамом из Тира, с дерзкими лицами ходили по улицам.

Это будет последний и самый решительный бой… И Хирам как очнулся. Глаза его встретились с глазами Китовраса. И Китоврас, оборвав хохот, горько улыбнулся. И от этой улыбки вся горечь судьбы поднялась на сердце Хирама. И увидел Хирам, как под царской одеждой вздрагивали конские крепкие копыта.

<С. 12(13)>.

Ночью над городом разразилась гроза — и в громе слышался стук и лязг раскрывавшихся каменных челюстей; молоньи птицами, вия змеиными хвостами, клевали землю; с ременным хлестом взвивался и падал дождь. А там, у моря, закинутый на конец обетованной земли, на пустынном берегу, под тихо-плывущими звездами очнулся царь Соломон — кругом один:

Аз
Екклезиаст
бых царь над Израилем
во Иерусалиме.

Легенда о Соломоне и Китоврасе — из сборника ветхозаветных книг Палея в рукописи конца XIV и XV в. Эта легенда — русский извод талмудической легенды из Агады о Асмодее.

Путь Асмодея на Волхов в Новгород и на Великую во Псков не прямо, а кругом — через Византию: Асмодей, появившись в Византии, обернулся крылатым кентавром и в образе кентавра вышел к болгарам и у болгар получил имя Китовраса, и уже Китоврасом вошел на Русь.

Болгарский Номоканон XVI в., предостерегая, упоминает апокриф о «Соломоне и Китоврасе басни и кощуны», а русский индекс, приведя болгарский, комментирует: «все лгано, не бывал Китоврас на Земли, но еллинстии философы ввели».

И вопреки уверениям благочестивых людей, что никакого Китовраса нет и не было, и отеческому предостережению, что за чтение подобных басен и кощун взыщется на том свете, Китоврас на Руси засел прочно.

На медных вратах главного входа Святой Софии в Новгороде в начале XIV века (1336 г.) появилось его изображение: крылатый кентавр держит в руке царя Соломона, и подписано: «Китоврас меце братом своим на обетованную землю зря». А Иван Грозный (XVI в.) перенес эти медные врата под Москву в Александровскую слободу.

И до сих пор в городе Александрове в Успенском монастыре красуется Китоврас видимо всем. И все смотрят и удивляются: «если хочешь видеть силу мою, сними с меня эту железную цепь и дай мне перстень с твоей руки и ты увидишь…»

Китоврасом занимался Александр Николаевич Веселовский, Славянские сказания о Соломоне и Китоврасе и западные легенды о Морольфе, СПб. 1872 (Собр. соч. VIII, Пгр. 1921); И. Н. Жданов, Сочинения, I т. СПб. 1904 г.; Г. Н. Потанин, Сага о Соломоне, Томск, 1912 г. Новейшие исследования у André Mazon, Le nom du chamir dans la légende vieux-russe de Salomon et Kitovras. Mélanges publiés en l’honneur de M. Paul Boyer, Ed. Champion, ed. Paris, 1925; Le Centaure de la légende vieux-russe de Salomon et Kitovras. Revue des Etudes Slaves, Tom VII, 1927, Paris.

Из театральных действий о Китоврасе в России я вычитал у Безсонова (Собр. песен П. В. Киреевского, М., 1872, вып. IX), что Иван Осипов (Ванька Каин) в 40-х годах XVIII в. в Москве на Каменном мосту давал масленичное представление — театр о Соломоне и Китоврасе, сам был автором пьесы и изображал Китовраса.

Текст сказания о Соломоне и Китоврасе напечатан у Н. С. Тихомирова, Памятники отреченной русской литературы, СПб. 1863,1 т; у А. Н. Пыпина, Памятники старинной русской литературы издаваемые гр. Кушелевым- Безбородко. СПб. 1862, вып. III и у Ивана Франко, Памятники україньско- руської мови и літератури. Львов, 1896 г. т. I. Моя версия легенды: византийско-московская обстановка, Китоврас в образе сфинкса; в повествование введен «хор», и назван строитель храма Хирам.

Подготовка публикации Даниэля Орлова