Георгий Пилипенко. Из книги “От Одессы до Андорры”

1,421 просмотров всего, 1 просмотров сегодня

 

 

 

 

Георгий Пилипенко, прозаик, поэт, переводчик член Союза журналистов Украины штурман дальнего плавания

 

«Евангелие от Юрия»

Мало что на свете так резко может изменить самочувствие и настроение человека, как шторм и качка. Я знал смелых и решительных людей, которые честно признавались, что боятся шторма.

Процесс «укачивания» до сих пор остается загадочным, и никто не скажет, в каких пропорциях его определяют физиология и психология.

Впервые я попал в шторм на Каспии. Мне, юному пассажиру, не хотелось признаваться в плохом самочувствии, так как я готовил себя в профессиональные моряки.

Очень был рад утреннему приходу в порт и концу мучений, о которых, однако, никому не рассказывал.

Через ряд лет, когда мечта сбылась и я был направлен мотористом на белоснежный черноморский лайнер, каспийский эпизод почти забылся.

В течение всего лета и осени я исправно бегал по верхним решеткам главного двигателя, прокручивал лубрикаторы, контролировал температуру и давление, обтирал подтеки масла, бегал наверх к утилизационному котлу, разжигал внизу вспомогательный котел. В известной мере я заменял собой автоматику, которую старший механик снял. Никакой автоматике он не доверял, а человеческий фактор уважал, особенно в виде ручного и ножного труда.

День шел за днем, неделя за неделей, никакой тебе романтики дальних странствий. И вдруг в декабрьском Эгейском море наше славное судно попало в десятибалльный шторм.

Удары волн были настолько сильны, что в одной из кают выбило стекло иллюминатора, и пришлось заделывать отверстие большим деревянным чопом.

Вокруг все скрипело, сотрясалось от ударов, судно то как бы взмывало, то проваливалось среди волн.

В духоте и шуме машинного отделения качка переносится тяжелее, и я почувствовал, как уверенно подступает «каспийский синдром». Поглядывая на часы, я думал, как бы достоять вахту.

И тут вдруг старший моторист кричит: «Юрка, твою так, ставь живо хомут, трубопровод горячей воды гавкнулся!»

Хомут, слава богу, я ставить умел и, обжигаясь горячей водой, к концу вахты залатал и обжал треснувший трубопровод.

Пока ставился хомут, все мое внимание было целиком поглощено работой, и по завершении я обнаружил, что кроме прилива радости ничего не испытываю. Вроде бы и никакой качки. Шире расставляя ноги на пляшущей палубе, я пошел после вахты «в душ и в койку».

После этого эпизода я много лет еще работал на различных судах, попадал в различные ситуации, но более никогда не укачивался.

В связи с этим вспоминается история, которая произошла на переходе Пирей-Неаполь, где можно встретить всякую погоду.

Несколько дней до этого перехода погода баловала туристов. В основном это были французы, и, расслабившись на отдыхе, они вели себя как дети.

На палубе у бассейна они плескали друг в друга водой, хохотали, носились по судну, заглядывая куда надо и не надо. Когда звучало приглашение на обед, они эдаким паровозиком, держа друг друга сзади за рубашку, вприпрыжку вкатывались в ресторан. При этом возраст не имел значения, а молодость души не знала границ.

Члены экипажа, дорожившие работой в загранплавании и свято соблюдавшие Устав службы и Правила поведения советского моряка за границей, с интересом наблюдали эту раскованность духа.

Мы, конечно, знали, что «никто на свете не умеет лучше нас смеяться и любить». Но сознавали, что это разрешено дома, а не на глазах иностранцев. Как говорил наш подшкипер «кесарю — кесарево, слесарю — слесарево».

Итак, веселье продолжалось.

Однако в этом буйном празднике летних нарядов, ярких красок, французского юмора, белоснежных улыбок, шоколадного загара и морских брызг выделялся одинокий человек в сером костюме. Он был небольшого роста, подчеркнуто аккуратен, молчалив. Серый костюм в какой-то мере оправдывал горб на спине. Обычно он сидел поодаль от всех, в тени, молча наблюдал чужое веселье и время от времени нервно поправлял галстук. Звали его Роже.

Сохранись хорошая погода до конца рейса, так бы все и шло: туристы на отдыхе, экипаж при исполнении. Роже в тени, в костюме и галстуке.

Однако после выхода из Пирея, на подходе к мысу Матапан задул ветер, солнце скрылось за свинцовыми облаками, стихия разыгралась до восьми баллов.

Судно наше было не из новых, стабилизаторов качки не имело. Все было как в песне « Волны пенятся, мачты кренятся, ветер гонит облака».

Воду из бассейна пришлось выпустить, шезлонги закрепить по-походному, на скользкой палубе — натянуть леера и ограждения.

Официанты намочили скатерти, чтобы тарелки не скользили, но уже никакие «паровозики» в ресторан вприпрыжку не вкатывались, и ресторан превратился в пустынное депо. В вестибюле для желающих выставили блюдо с сухариками.

Некогда бодрые туристы в большинстве своем стали похожими на мокрых птичек и от ритма всеобщего веселья, разобрав гигиенические пакеты, перешли в режим индивидуальной борьбы с личными ощущениями.

Кто залег в постель, кто сидел на корточках в углу каюты, кто искал спасения на палубе, закутавшись в плед, кто побрел в амбулаторию, надеясь на чудодейственные таблетки.

В этих условиях тщедушный Роже преобразился. Он, казалось, даже стал чуть прямее. Он носился по палубам, от бака к корме, с левого борта на правый. Он находил для всех и каждого нужные слова, подносил сухарики, маслины, галеты, корнишоны. Одних он убеждал в пользе точечного массажа на кистях и ступнях, демонстрировал регуляцию вестибулярного аппарата с помощью нужных точек.

Другим он рекомендовал создать из сухариков защитную массу в желудке, которая всасывает желудочный сок, сводя к нулю потребность в гигиенических пакетах.

Периодически он появлялся на мостике, подмигивал штурманам и говорил:

— Са ва бьен! — Все идет нормально.

Всем своим видом он как бы показывал нам, что мы едины и, пока мы вместе, нам ничего не страшно, не пропадем.

Затем он возвращался к туристам и рассказывал, что только что был на капитанском мостике, — все нормально, как обычно. В этом районе слегка покачивает, но прогноз хороший, ожидаем улучшения погоды. Еще немножко. Все будет хорошо.

Воздействие Роже на туристов было благотворным. Он отвлекал, помогал, вселял уверенность. Его уже ждали.

— Ну, что там? Какие прогнозы?

— Шторм идет на убыль, — отвечал Роже. — Даже хорошо, что немного покачало. Все нужно испытать, иначе что за путешествие? А вина пить не надо. В нем — кислота. Коньячок можно, и после него хорошо бы уснуть. Разрешите, я вам поправлю плед. Можно, я вам разомну кисть? Вот, хорошо. Руки потеплели, лицо порозовело. Вам ведь и вправду лучше?

Роже был неутомим, и во время его очередного визита на мостик я спросил:

— Месье Роже, как вы сами себя чувствуете?

Он впервые засмеялся и искренне ответил:

— А мне некогда об этом думать, во сколько туристов! Ну, я побежал, они ждут…

Утром следующего дня мы входили в Неаполитанский залив — зеркальная гладь воды, ясное небо, четкие очертания островов Искья и Капри.

На палубе, залитой солнцем, встряхнув перышки, снова защебетали повеселевшие туристы. Вот уже послышался смех, парочки всех возрастов уже расположились под зонтиками и принялись за утренний кофе. После штормовой встряски все еще больше полюбили жизнь. Постепенно все возвращалось на круги своя.

А в тени в сером костюме снова сидел Роже и нервно поправлял галстук.

В следующем круизе намечался религиозный праздник, и французская дирекция пригласила в рейс священника. Свои мессы кюре должен был служить в кинозале.

Вечером, когда мы вместе осматривали кинозал, я рассказал ему историю о Роже.

— Юрий,— спросил меня священник, — можно я расскажу об этом нашим туристам?

— Ради Бога,— ответил я.

В своей утренней проповеди кюре поведал рассказанную ему историю, как притчу.

— Откуда это? — спросили туристы.

— Это — евангелие от Юрия, — ответил священник..

Золотые россыпи на морских дорогах

(Из цикла «Астра и астрийцы»)

1.  После приобретения в Бюро дирекции круиза справочника «Испания. Андорра»:

— Скажите, пожалуйста, а мы в Андорру заходим?

— Нет, не заходим.

— А почему?

— Потому что в Андорре нет порта.

— До сих пор? — Да.

— А почему же не предупредили?

— Забыли.

— А почему же тогда продают справочник?

— А вот продадим справочник и на вырученные деньги построим порт.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

2. На подходе к Версалю:

— Скажите, это кто изображен на памятнике, маршал Жуков?

— Нет, это Людовик

— А почему он на лошади?

— Он любил лошадей.

— А почему любил?

— Он уже умер.

— Что вы говорите?.. Ах да, я слышала… Говорят, был хороший человек…

— Да, любимец народа.

— Как Ив Монтан?

— Нет, как Сара Бернар.

3. В оранжерее Версаля:

Экскурсовод рассказывает, что Людовик XIV обожал цветы. Каждое утро, к 6 часам, придворные садовники должны были высаживать новые цветочные клумбы, пользуясь оранжереей из 900 000 горшков с различными цветами. Король требовал каждый раз новую гамму цветов и запахов.

Опоздавшая туристка переспрашивает у другой, кивая в сторону экскурсовода:

— Что она сказала?

— А она сказала, что их четырнадцатый требовал каждое утро горшки с новыми запахами…

4. После прогулки по Сене:

Не прогулка, а сплошное издевательство, возмущается туристка. — В кои-то веки попадешь в Париж — и все скомкано! По громкой трансляции идет непрерывное объяснение на восьми языках кроме русского. Когда пытаешься что-то понять по-испански, то оказывается, что еще до моста Александра III не доехали, а когда начинаешь, наконец, что-то понимать по-японски, то оказывается, уже давно проехали. А тут, еще пока сидишь на кораблике, надо успеть холодную курицу из ланч-пакета съесть обязательно.

Так и непонятно, где у них Плас, где — Пигаль, где — Гранд, где — Опера, где — Тур, где — Эйфель, где — Нотр, где — Дам, где — Сакре, где —Кер, где — Шамп, где — Элизе; что — слева, что — справа. Слава Богу, хоть ланч- пакет доесть успела.

5. На Эйфелевой башне:

— Скажите, а Бастилия видна отсюда?

— Плохо. Жалкие остатки в тумане.

— А Монмартр?

— Хорошо виден, вот где белый купол Сакре-Кер.

— А Марсово поле?

— Оно прямо под нами.

— А Эйфелева башня отсюда видна?

Имея привычку отвечать на все вопросы, я механически говорю:

— Конечно, видна, но лучше всего смотреть со стороны дворца Шайо. Идемте, я вас проведу.

Мы делаем полукруг по верхней площадке, доходим до места обзора дворца Шайо, смотрим, а Эйфелевой башни — нет! Исчезла! И тут я начинаю вникать в суть происходящего и говорю туристу:

— Мы с вами уже оба в облаках. Мы же на ней, на этой самой башне уже полчаса стоим.

Наверно, от высоты голова пошла кругом.

6.  — Скажите, вот экскурсовод говорит — с левой стороны. Это где?

— Это слева.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

7. —А девять тысяч по-ихнему это сколько?

— Девять тысяч.

— Смотрите. Все как у нас.

8. Свидание в Руане:

— Можно, я с Вами доеду экскурсионным автобусом до Руана? Только доеду и все. У меня там встреча. Из Парижа приедет родственник. Просто ему до Руана ближе, чем до Гавра.

— Хорошо, поехали.

— Понимаете, ни он, ни я никогда не были в Руане. Поэтому назначили свидание на самом известном месте — где сожгли Жанну Д’Арк. Мы там будем?

— Да, в конце экскурсии.

Далее, в процессе экскурсии, через каждые 10 минут:

— Скажите, это не здесь сожгли Жанну Д’ Арк?

— Нет, пока не здесь.

Спустя какое-то время:

— А вы уверены, что ее сожгли в этом городе?

— Уверен.

— Вы читали или Вам рассказывали?

— И читал, и рассказывали… очевидцы.

— Нет, вы меня поймите. Если окажется, что ее здесь не сожгли, где же я встречусь со своим родственником?

9. Джинсы, бистро, Гран-Опера:

— Скажите, а как по-французски слаксы?

— И джинсы, и слаксы, — так и будет.

— И, если я им скажу «слакс», они меня поймут?

— Поймут.

— А как по-ихнему пеньюар?

— Пеньюар.

— И, если я скажу пеньюар, они меня поймут?

— Поймут.

— А как они поймут? Они что, выучили русский?

— Нет, по-французски тоже пеньюар.

— Как у них много наших слов! Скажите, а как по-французски Гран-Опера?

— Гран-Опера.

— Вы что, надо мной смеетесь?

— Да нет. Это — французское выражение. Мы у них взяли.

— А, понимаю. Мы им дали наше слово «бистро», а они нам — «Гран-Опера».

Георгий Пилипенко. Из книги “От Одессы до Андорры”.// «РУССКИЙ МIРЪ. Пространство и время русской культуры» № 1, страницы 342-347

Скачать два текста из рубрики “Проза”