Александр Пылькин. «Простая механика превращенья…»

1,803 просмотров всего, 1 просмотров сегодня

Александр Пылькин. Философ, поэт. Родился в 1975 году в г. Лебедяни Липецкой области. Закончил философский факультет Санкт-Петербургского государственного университета. Кандидат философских наук. Работает преподавателем в Политехническом университете. Сферу
интересов составляют русское гетерофонное пение и наша музыкальная традиция
в целом, а также метафизика, психогеография, адекватные формы проявления анархии и вообще пути спасения собственной человечности в порядке мира.

***
Так тих был и замедлен почему-то
За окнами сиротского приюта снег,
Что стало ясно: он ждёт нового сиротства,
И волосы и плечи одного из тех,
Чей в чреве снегопада бьётся смех,
Уже отметив сыпью первородства.

***
Где-то на самом дне,
В сердце фарфоровой белизны,
Лишь немного тёмного сора
Явил исход церемонии чайной,
Словно, склонившись
Над снежным простором страны,
Вдруг пепелище остывшее
Кто-то нашёл неслучайно.

***
Пока время проходит сквозь нас,
Где-то в отверстом небе гнездится
Незрячий глаз, неморгающим веком,
Провалом глазницы связан ещё
Со своим человеком.

***
Грядущего обильный урожай
Ждёт нас в саду, отныне изречённом, —
Всей тяжестью плодов и наших судеб спелых,
И ни корзина не нужна там, ни садовый нож,
Ибо лишь яблоко пророчества,
В словах окаменелых
Застрявшее и сгнившее, найдёшь.

***
О путник, береги своё лицо.
Смотри, чтоб ветви головы
Вдруг не переплелись
С нависшей вкруг тебя словесной чащей:
Иначе в голову тебе, увы,
Грядущих смыслов тяжкое яйцо
Опять отложит стих живородящий.

***
Как долго был младенец, в животе
Своей укромной матери таясь,
Покуда не родился наконец…
Так вот однажды человек
В открытый космос вышел в первый раз.
Так, милая, — во внешней пустоте, —
Жена, невидимо практически
Сдвигаешься ты к кухонной плите,
Как призрачный корабль межгалактический.

***
Какой необратимо странный образ:
Шевелится чертами всё живей,
Всё судорожней тянет обе…
А как хватает ловко, пятипал!
Покуда был ты в глиняной своей
Утробе, я тебя ещё не знал.

***
Поистине, парадоксально вдохновенье
И духа божьего извилист путь,
Когда на чашу полую глядишь,
Предавшись мыслям разным,
Но понимая, что из этой чаши лишь
Ещё и можно воздуха глотнуть
Своим двугубым ртом жаброобразным.

***
Словно дитя из материнской утробы,
Крот из земли выходит на свет и кричит.
Так рождается день.
А значит, ночь — словно земля…
И если ты понял уже, что твоя
Мысль потеряла словесную эту иголку,
Не сокрушайся же — вдень ещё раз,
Именем нового дня себе вышивающий
Шапочку мозга без толку.

***
С лица закатного блюдца —
О, торопись, — лакай, исхудалый
Котёнок вечной жизни, пока
Не напьются вечерние черви
Мертвенной бледностью молока.

***
Все знают: мир — это велосипед,
Простая механика превращенья
Ноги Бога в колесо Человека.
Но, Господи, слышишь ли, как в колене твоём
Скрипит заржавевшая ось уходящего века?—
И вместе с тобой мы неновую песенку эту,
Скрипя шестернями, поём.

***
Птица — это ангел без рук и лица.
Ты же, в сущности, — просто крыло,
Человек, чей взмах рассеет
Однажды лицо во Вселенной,
Этим движеньем простым без конца
Славя легко и светло пустоты хрящ нетленный.

***
Жил один человек, и не было
У человека этого детей,
Не было у него и родителей,
Ни брата, ни сестры, ни друга,
Даже жены у человека не было.
И жил он со своей болезнью,
С которой они были неразлучны.
Пока он шёл домой — она ждала.
Когда, придя домой, садился в кресло,
Она уже стояла перед ним.
Когда же на кровать ложился,
То был уверен, что лишь с ним одним
Она лежит, за сердце обнимая.
Так с ним она до самого конца была
И перед смертью крепко обняла.
Его больше нет, болезнь же и поныне
Вдовой бессрочной ходит по земле.
И она не одинока.

***
Старик
Или, может быть, не совсем старик,
Столь тяжко соком мира налитые
Свои глазные яблоки закрой навеки
В прохладный мрак коробки черепной,
Чтобы оттуда мировое древо
Взошло сквозь веки яблонькой слепой.

***
Ни пророк, ни мученик, ни герой:
Человек — апельсин неочищенный,
У которого под кожурой
Унижений, страдания и боли —
В сплошной, бугорчатый
Шар удивленья сросшиеся доли.

***
О, колесо, — воплощённый
Круговорот времён года!
Летом, осенью, зимой и весной
Крутись, по дорогам катясь,
Порой унося ездоков невозвратно —
Где их радушно принимает природа
В свою придорожную грязь.

***
В старости граница есть такая,
За которой старик, старушка ли,
Весь день по магазинам семеня без дела,
Задумается вдруг, впадая
В полное оцепененье бытия,
Да так, что продавщица рыбного отдела
В своём сердце скажет,
Рыб перекладывая нежно:
«Совсем форель-то старая моя —
Настолько, что задумалась, конечно».

***
Сосредоточься, ловец, и схвати,
Ибо крови поток вымывает из сердца
Чёрный песок средоточия,
Отмели слов намывая,
Где, словно рыба, смысл бьётся,
Чтобы назад в глубину многоточья уйти…

***
Прежде чем ты захочешь сделать
Себе приспособленье это для
Опоры внутренней, пойми,
На что бы тебе лучше опереться:
На основанье костыля
Иль на велосипедную педаль,
А то так обопрёшься, чтобы не упасть, —
Умчит костыль в заутреннюю даль.

***
Подожди, человек,
Задержись ещё ненадолго
На бесцветных этих словах,
Как бы выдавленных
На дощечке из красного воска
Железной иголкой, —
И возможно, твоя голова
Ощутит что-то: ведь
Общее возбуждение мозга
Выросло органом ожиданья — и вот
Он оттопырился и ждёт.

***
Сколь ты глубок, зависит от того,
Было ли у тебя время понять,
Что твой ныряльщик, нырнувший за смыслом,
Уже давно просто утопленник,
Что погружается всё глубже
В открытом поиске дна,
И впереди у него лишь одна глубина.

***
Представь, что у тебя во лбу есть глаз,
Которым ты не видишь ничего,
Что видишь ясно прочими глазами, —
И может быть, ты ощутишь как раз,
Что на тебя доверчиво глядит
Залёгшее за образами.

***
Представь, что ты обычный мужичок.
Берёшь червивый образ и крючок
Реальности им наживляешь ловко.
Закинуть — тоже надобна сноровка.
Потом сидишь и смотришь, только сам
Ещё не знаешь: хочешь или нет,
Внимая проторыбьим голосам,
Быть славным рыбарём немых побед.
И размышляешь: если рыба схватит,
То я хочу и буду рыбаком,
А нет — так мне и не хотелось: кстати
Сижу-гляжу здесь хитрым мужичком.
А рыба ни о чём вообще не знает —
Любые образы хватает ртом мгновенно,
И даже — образ двух сращённых тел,
В котором человек — одновременно
Рыбак и рыба: ведь ты захотел.

***
Если хотя бы однажды ты видел
Множество малых отверстий
В краях ослепительно белого света,
Глядя на то, как идёт первый снег,
То понимаешь, наверно, что мир — это
Четырёхмерный дуршлаг-самослей,
Через который, если готов человек,
Вся метафизика
Светлых просторов загробных
Скоро уходит, оставив червей
Макароноподобных.

***
Откуда-то из беспредельности Вселенной,
Из-за горизонта, на краю земли
Вдруг появляясь, хоть и взгляд твой твёрд,
Гружёные рабами корабли,
С цветастыми флажками или без,
Через глазницы прямо — входят в порт,
Что спит под куполом твоих небес.

***
Свой вечный праздник празднует природа:
Съедая звёзды, земли, города,
Горит костёр зелёный.
Но иногда приходят времена,
Когда в агонии намеренно продлённой
Кричат безмолвно тысячи существ.
Как только упокоятся они,
Опять настанут праздничные дни.

***
У внутреннего инвалида своего
Попробуй костыли привычек отбери,
Чтобы своим падением измерил он —
Сколь воля опереться глубока,
Но помни: сгнившее в пыли земли
Зерно — опора нового ростка.

***
Ночь древняя,
Которая заполнила до края
Все вещи, окружающие нас,
Столь глубока,
Что тишину её нарушит спичка,
Картонную калитку одноразового дня
Нам открывая, словно бы отмычка,
В распахнутую ярость праогня.

***
Знать жажда неуёмная
При мысли о конце нас повергает в ужас.
Но ты не вытирай в тоске
Пот подлинности на виске.
Когда же срок придёт, то, поднатужась,
Уверенно, но без рывков, тяни,
Ведь уходя из жизни, открываешь
Дверь, за которой продолжение стены,
О чём так никогда и не узнаешь.

***
Поэт сродни не кормленной собаке:
Подобно ей, он рыщет в полумраке.
Любую встреченную вещь хватает,
Несёт в нору и с жадностью смоктает,
Покуда смысла сердцевину целиком
Не выест, как из кости мозговину…
А после вертит радостно хвостом,
Поистине космат и шелудив,
Не сознавая вовсе между делом,
Что чает мир сложить скелетом пустотелым,
В который дунет ангел, вострубив.
Тогда, быть может, жучка станет человеком.

***
Лишь ветер — выбегая на дорогу,
Как крыльями руками не маши,
Коль больше не ворочается жёрнов,
Перетирающий зерно души в пыль слов:
Средь запылённых стульев и столов
Постой здесь, окна в мельнице задёрнув.

***
Это небольшое, твёрдое,
Пронизанное светом,
Удлинение в мозгу твоём, —
Засеянное в голову зерно.
Да не прервётся мысль твоя об этом.
Будь к ней внимателен
И ей во всём покорен.
Иначе может статься, что оно
Немыслимый однажды пустит корень.

***
Лишь опираясь на скелет,
В земной основе обретёшь опору.
Вполне возможно, через много лет
Кому-то могут оказаться впору
Твои в бесцветной земляной пыли
Белеющие мирно костыли.
Александр Пылькин

***
Как будто на холмах былинных
Два войска встретились старинных,
Друг другу издавна враждебных:
Рогатых и крылатых.
Одни в одеждах непотребных,
Другие в белых латах.
Одни с горящими мечами,
Другие с ржавыми крюками.
Одни певучими речами,
Другие грязными руками
Команды отдавали…
Лазурью засияли дали.
У края отступившей тьмы
Стояли так они и мы.

***
В деревьях чёрных человек
Без пальцев на одной руке
Окурок белый в мундштуке
Зажечь пытался. Падал снег.
Пришёл старик, худой, в заплатах,
Рукой усохшей указал
На стадо голубей крылатых,
Ходящих мирно, и сказал:
«Гляди, гуляют пальцы новые.
Мне стоит только подмигнуть —
Ногтями станут клювы эти…»
«Пускай живут, мелкоголовые, —
С улыбкой человек ответил, —
А я без пальцев как-нибудь».
Ушёл, потупившись, старик.
Унёс росинку на реснице.
И подбежали в тот же миг
На алых своих лапах птицы,
Пять алолапых голубей.
Пять синегрудых голубей
Достали спичку из коробки
И, слабы с непривычки, робки,
Потёрли о коробку ей.
…………………………………

Когда туман с рассветом тает
Над полем, засеянным минами,
Сапёров сонных охраняет
Святой Стефан с перстами голубиными.

***
Так, прислонясь к стене, скончаться,
Чтоб мой задумчивый скелет
Стоял, пока созвездья мчатся,
Стоял недвижно много лет,
Подпертый каменной стеною.
И развалился, горд и прям,
Рукой своею костяною
Махнув наставшим светлым дням.

***
Шёл по улице кривой
Продавец гвоздей хромой.
Он кричал на весь квартал:
«Гвозди! Гвозди! Гвозди! Гвозди!»
Продавая тук свиной,
Шёл по улице немой.
Колотушкой деревянной
Голосил он, окаянный:
«Тук! Тук! Тук! Тук!»

***
Подбежала к деду девочка
И сказала: «Милый дедочка,
Пуговку пришей скорей
К кофте синенькой моей.
А за то из трав цветущих
Я сплету тебе венок.
На главу твою седую
Я надену тот венок.
И о смерти ты забудешь.
И грустить уже не будешь».
Глянула очами девочка
И сказала: «Милый дедочка,
Пришиваешь ты без толку.
Слабы старые глаза:
Нитку ты не вдел в иголку.
И в глазах твоих слеза».
— «Не грусти, моя голубка.
Справлюсь с пуговкою я.
Не видна тебе, голубка,
Нить воздушная моя.
Вот и кончена работа —
Надевай-ка, повернись».
Надела кофту девица.
Покатилась пуговица.

***
У пожелтевшего куста
Стояла шавка без хвоста.
Змея с ней рядом извивалась.
И сумасшедшему казалось,
Что та змея — собачий хвост.
И он, смятенный, глупо скалясь,
Бежал тайком на старый мост
Глядеть, как с поля возвращались
Крестьяне, срезавшие хлеб.
Колёса по мосту стучали.
Спустилась ночь, а он в печали
Стоял и думал, что ослеп.

***
В полях, где воздух свеж и чист,
Ползёт змея устало.
С лицом багровым машинист
Шевелится как жало,
Шершавый высунув язык.
Стоит в полях, скребя кадык
Своими грязными перстами,
Смятенный труженик земли:
Размером — словно под ногами
Змея, ползущая вдали.

***
Крестьяне гнались за Николой,
Что продирался сквозь терновник,
Изъязвленный шипами, голый,
Пропажи курицы виновник.
Бежал сквозь тёрн худой Никола.
Вонзались в тело злые жала.
Бежал в ночи густой Никола.
Из ран глубоких кровь бежала.
Стал чистой влагой под глазами
Душевной боли порошок.
Устала плоть — Никола замер.
И сразу стало хорошо.
Крестьяне страшными цепами
Гремели где-то в темноте.
И псы своими голосами
Ночь утопили в хрипоте.
Но он стоял, не слыша лая,
Забыв изодранную кожу…
Так в первый раз святому Николаю
Примерить довелось терновую одёжу.

***
В деревяшку двери не стучите
Башмака начищенным носком.
Не ответит здесь никто на стук вам.
Пухлый перст с усохшим ноготком
Ползает по чёрным жирным буквам,
И спадают старые очки.
И плевать, что в пище позабытой
Завелись тугие червячки,
И который день в гробу корыта
Спит белья воняющий покойник,
И в воде, налитой в рукомойник,
Зацвела болотная кувшинка.

***
Пришёл кузнец к себе домой,
А в колыбели — человечек.
Тихонько плача, встал большой
Пред малым на колени.
Шептал с улыбкою большой:
«Ну что ты плачешь, мой кузнечик?
Что ты плачешь, мой чудесный?..
Знаешь, времени стрела
Виснет в радужном полёте.
Быстро проползут года.
Ты, мой маленький кузнечик,
Станешь взрослым кузнецом.
И расправишь свои плечи
Рядом с маленьким отцом».
Во тьме, вздохнув, потухла свечка.
Из деревянной колыбели
Кузнечик смерти ловко прянул,
И грустно ангелы запели,
Нарушив голосами тишь.
Во мраке мёртвый спал малыш.
Три ночи, три безумных ночи
Стоял кузнец у колыбели,
И от печали слепли очи.
Иногда в полях далёких
В светлый августовский день
Можно встретить одиноких
Из соседних деревень
Кузнецов. Тихонько плача,
Они ходят на просторе.
Их покинула удача?
Или их постигло горе?
Приютивши на ладони
С парой длинных лапок тварь,
Плачут добрые тихони,
Одинокие, как встарь.
И слышны в тиши их речи
(Или речи трав увядших?):
«Ты не плачь, не плачь, кузнечик,
Станешь, станешь кузнецом».

***
Осенний ветер теребил
Рябины ветвь в моём краю.
Осенний ветер говорил:
«Отдай мне ягоду твою.
Она уже давно поспела
И, алая, висит без дела».
— «Осенний ветер, уходи.
Зимой жестокой у зари
С пожаром алым на груди
Склюют рябину снегири.
Лети отсюда ветер,
Лети куда-нибудь.
Здесь плещет алый цвет
Для тех, кого здесь нет».

***
Осенний день был тих и светел.
Я поздоровался кивком
С моим знакомым стариком,
И тот мне вежливо ответил.
И я ушёл, а он, увы,
Сдержать не может головы.
Она, седая, всё кивает,
Как будто что-то вспоминая.
И как бы говорит она:
«Да, были люди, были времена…»

***
Когда за трапезой простой
Застанет ночь ловцов отряд,
По длинной лестнице входной
Железа загремят.
И за дверьми восстанет глас
Окрестной дурочки Наташи:
«Откройте, я вам принесла
Капканы ваши».

***
Раз в год, винтовки прихватив,
Мы все уходим к перевалу,
Где делает тропа извив
И дальше вверх ползёт устало.
Один раз в год, вертя нелепо
Своими синими глазами,
Они бегут куда-то слепо,
Большие, серые, с рогами.
Они бегут здесь ровно час.
И знает каждая ворона,
Охочая до синих глаз,
Когда приходит время гона.

***
Бог не борода какая,
Но порою человек
Отрастит его себе,
Ходит толстый и богатый.
Или Бог подобно рогу
Вырастает понемногу.
И однажды, сам не рад,
Чувствуешь, что ты богат.

Александр Пылькин. «Простая механика превращенья…». //«РУССКИЙ МIРЪ. Пространство и время русской культуры» № 6, страницы 258-272

Скачать текст