Владимир Иванов. Курс на Ангерн

1,578 просмотров всего, 1 просмотров сегодня

Владимир Иванов.  Писатель, историк авиации. Родился в 1947 году в Москве, в семье военного лётчика. В 1972 году окончил Куйбы­шевский авиационный институт, в 1980-м — аспирантуру Ленинградского механиче­ского института. Кандидат технических наук. Работает в Российской академии наук. Член-корреспондент Академии авиации и воздухоплавания. Член секции истории авиации и космонавтики Санкт-Петербургского отделения Российского националь­ного объединения истории и философии науки и техники при Президиуме РАН. Автор 12 книг по истории отечественной авиации, в том числе: «Неизвестный Поликарпов», «Самолёты Поликарпова», «Легендарный У-2».

Курс на Ангерн

В палатке царил полумрак. Три офицера сидели за столом, на котором тускло светила керосиновая лампа. Они молчали. Все были одеты в чёрные кожаные куртки. Мерцающий свет лампы контрастно выхватывал из тем­ноты их лица. За тентом палатки чуть слышно раздавались голоса меха­ников и матросов стартовой команды. Председательствующий лейтенант Владимир Владимирович Дитерихс выпрямился на табуретке, расправив плечи, и, слегка шевельнув аккуратно подстриженными усами, произнёс:

– И ещё: в бою мы должны цепко держаться друг за друга. Только в этом случае мы без потерь вернёмся назад на остров Руно.

Дитерихс посмотрел в лицо каждому.

У сидящего слева мичмана Александра Прокофьева-Северского, самого молодого из присутствующих (в отряде его все называли «Сашкой»), губы расплылись в неопределённой улыбке, но он утвердительно, в знак того, что руководящие указания им правильно поняты и восприняты, кивнул головой.

«В бою тяжело с ним придётся», — подумал Дитерихс.

Год назад у мичмана Прокофьева-Северского на острове Эзель во время ночного боевого вылета (всего лишь третьего по счёту) в кабине по невы­ясненной причине взорвалась бомба. От гидросамолёта остались лишь одни плавающие в воде обломки. Немедленно высланная на катере спасательная команда выловила среди них истекающего кровью Сашку и механика, скон­чавшегося на борту. Врачи госпиталя ампутировали мичману ногу до колена, пришлось долго долечиваться в Петрограде. Там мичман написал Госу­дарю письмо с просьбой оставить его на флоте, так как готов жизнь отдать во имя победы над врагом. И просьбу мичмана Государь удовлетворил. Прокофьева-Северского направили на первый русский авиационный завод С. С. Щетинина «наблюдающим за постройкой аэропланов для флота», как называлась в ту эпоху должность военпреда. Ему сделали протез. В сво­бодное от службы время Сашка вновь научился летать, но уже на протезе.

И, когда морские лётчики прибыли на завод получать новые гидросамолёты, мичман открутил перед ними фигуры высшего пилотажа, за что был поса­жен на гаупвахту, так как мог разбить казённую машину. Но своего добился: два месяца назад его вновь зачислили в штат морских лётчиков Балтики…

Дитерихс перевёл взгляд на сидящего справа лейтенанта Нагурского.

«Опыта ему не занимать», — хмыкнул про себя Дитерихс, глядя на дол­говязую фигуру лейтенанта.

Да, пожалуй, из всех лётчиков отряда Нагурский имел самый большой боевой налёт, воюя второй год, с осени недоброй памяти 1914-го. Но ещё раньше, до войны, после окончания Качинской школы, Нагурского назна­чили первым лётчиком Отдельного корпуса пограничной стражи. По ука­занию командования Альфонс-Ян Иосиф Нагурский принял участие в экс­педиции по поиску пропавшего экипажа Седова на судне «Святой Фока», и в августе 1914 года в районе Новой Земли он совершил первые в мире полёты в небе Арктики.

— Что думаешь о задании, Ян Иосифович? — спросил Дитерихс.
— Будем стараться.

Дитерихса Нагурский не любил, так как считал его выскочкой, заняв­шим должность начальника авиационного отряда только благодаря род­ственным связям в высшем свете. «Поляка не назначат никогда, — хмуро думал Нагурский. — Быть католиком — значит быть неблагонадёжным. Но православный поляк — уже не поляк. Хотя, с другой стороны, какая раз­ница, по какому обряду верить в Бога… Просто он мальчишка по сравне­нию со мной и летать научился всего лишь семь месяцев назад…». Но всё же сам факт назначения Дитерихса глубоко задевал самолюбие Нагурского.

Дитерихс поднялся в полный рост, застёгивая кожаную куртку на все пуговицы.

— Вылет в три часа сорок пять минут, — сказал он, посмотрев на часы. Ещё немного помолчав, перекрестился и резким отрывистым голосом скомандовал:

— За Веру, Царя и Отечество! По машинам!

И первым вышел из палатки. Офицеры последовали за ним.

Небольшая бухточка подсвечивалась лучами прожектора, хотя в небе довольно ярко светила луна. На покрытом салом деревянном слипе, на пол­тора метра уходящем в воду, стояли три летающие лодки М-9. Этажеркой, одно над другим, возвышались на стойках крылья. На борту каждой круп­ными буквами было выведено: «Щ. С.» и рядом — две цифры номера. Над­пись «Щ. С.» означала, что самолёт построен на заводе С. С. Щетинина и оснащён мотором «Сальмсон». Поэтому в штабных документах вместо М-9 часто писали Щ. С. Крупные пудовые и более мелкие зажигательные бомбы висели вдоль бортов. У машин группами стояли механики и матросы стартовой команды. Механики также были одеты в чёрные кожаные куртки. Увидев офицеров, они быстро построились.

Дитерихс подошёл слева к своему аппарату Щ. С. 10. Выслушав рапорт механика Кузнецова о готовности к полёту, достал из кабины каску, надел её, застегнул ремешок под под­бородком и забрался в само­лёт. Механику другого борта как в зеркале повторил его движения. Затарахтел мотор, и мгновенно винт превра­тился в сверкающий в лучах прожектора диск.

Заурчали моторы Щ. С. 18 Нагурского и Щ. С. 20 Про­кофьева- Северского.

Дитерихс посмотрел на часы. «Три часа сорок четыре минуты», — отметил он про себя. Затем поднял вверх руку, что для матросов стартовой команды означало: «Приготовиться!» Опустив руку, сразу перевёл мотор на режим максимальной мощности. Хвостовое оперение задрожало от мощного вихря, вызванного винтом. Матросы стартовой команды упёрлись руками в нижние крылья.

Словно нехотя гидросамолёт, постепенно ускоряясь, заскользил по слипу вниз и, оказавшись в воде, начал разбег. Волны, расходившиеся от корпуса, колотили по хрупкой фанерной конструкции. С ростом ско­рости небольшой выступ у днища — редан — стал выталкивать лодку вверх, а это, в свою очередь, уменьшало силу ударов волн о корпус. Вдруг дрожь стихла. Щ. С. 10 в воздухе!

С минуту выдержав гидросамолёт над водой, плавным движением ручки управления Дитерихс перевёл машину в набор высоты. Огля­нувшись, он увидел, что его манёвр повторяет Нагурский на Щ. С. 18, а Щ. С. 20 Прокофьева-Северского ещё только отрывался от воды.

«Всё в порядке. Теперь курс на Ангерн», — подумал Дитерихс.

Его отряд прибыл на небольшой остров Руно, расположенный почти в центре Рижского залива, вчера поздно вечером. Через день командование собиралось перебросить туда ещё один отряд. Эти действия были вызваны изменением оперативной обстановки. Фронт проходил вблизи Риги, и остров Руно оказался как бы выдвинутым за его линию к захваченной немцами территории. Русское командование разместило там радиостанцию для перехвата сообщений противника. Немцы об этом знали и поэтому ста­рались уничтожить объект с воздуха, так как их корабли не могли попасть в Рижский залив из-за мощных минных полей и батарей морских орудий, установленных на косе Церель острова Эзель у самого входа в Ирбенский пролив. Остров Руно бомбили каждый день. Причём число участвовавших в налётах самолётов неуклонно возрастало. Германская гидроавиация, спа­саясь от обстрела русских кораблей, базировалась на озере Ангерн вблизи побережья. Для защиты гарнизона Руно от налётов русское командование решило нанести ответный авиационный удар по базе противника.

Когда отряд Дитерихса прибыл на остров, ещё дымились воронки от разрывов бомб и догорали подожжённые перекрытия. Он решил, не дожидаясь полного сосредоточения всех сил, в эту же ночь совершить внезапный налёт на Ангерн, несмотря на то что из пяти машин боегото­выми оказались только три.

И вот сейчас они движутся к цели.

Скорость набора высоты из-за уменьшения плотности воздуха и соот­ветствующего снижения мощности мотора постепенно уменьшалась. И сейчас его самолёт летел почти по прямой, на высоте 1700 метров. На горизонте показался диск солнца, красиво расцветив розовым лёгкую облачность, лежащую метров на триста ниже. Под воздействием этого яркого утра Дитерихс испытал душевный подъём, улеглись волнения, радость и умиротворение наполняли его.

И Владимир Владимирович про себя запел: «Снился мне сад в подве­нечном уборе…» Ему нравился этот романс, созвучный с сиюминутным настроением, с солнцем в небе и ещё проступающими звёздами. Хотелось радоваться этому мгновению. А что будет через два часа, определит судьба. До чего красивые слова сочинила для романса его тётка — Елизавета Алек­сандровна Дитерихс!

Механик Кузнецов, посмотрев назад, достал грифельную доску, напи­сал на ней что-то и подсунул лейтенанту.

«Щ. С. 18 повернул обратно», — прочитал Дитерихс.

«Скверно, — подумал он, — теперь нас только двое». А про себя с удив­лением отметил, что сообщение совершенно не омрачило его возвышен­ного настроения. Лейтенант немного уменьшил обороты мотора, чтобы Прокофьев-Северский смог его нагнать.

…Гидросамолёт мичмана медленно набирал высоту. Впереди, выше и немного слева, летел Нагурский. Ещё выше и также слева точкой темнела машина командира Щ. С. 10. Прокофьев-Северский взглянул на барометри­ческий указатель высоты: 1200 метров. Когда он снова перевёл свой взгляд вперёд, то увидел, как мотор самолёта Нагурского пару раз окутался белым дымом. Через минуту Нагурский энергичным разворотом повёл машину вниз и назад, к Руно. Впрочем, полтора часа назад во время предполётного инструк­тажа они рассматривали и такое развитие событий. В этом случае Дитерихс приказал оставшимся экипажам сблизиться и продолжить налёт на Ангерн.

Прокофьев-Северский, выполняя полученную инструкцию, до пре­дела увеличил мощность мотора. И вовремя: только они оказались на рас­стоянии около полукилометра друг от друга, как попали в мощное облако. И мгновенно весь мир растворился в этой плотной бело-серой дымке.

…Щ. С. 10 «вывалилась» из тучи перед самым Ангерном. Ярко голубело чистое небо, прекрасная видимость позволяла хорошо различить на земле все объекты. Дитерихс взглянул на часы, отметив время для послеполёт­ного рапорта: «Пять ноль четыре». Он чуть дальше пролетел на восток и только после этого развернул гидросамолёт на Ангерн, чтобы произ­вести атаку со стороны солнца. Немцы его всё же обнаружили и открыли огонь зенитными ракетами, оранжевые факелы истекающих из их сопел газов были прекрасно видны лётчику. Но высоту полёта машины против­ник поначалу определил неточно. Поэтому ракеты взрывались зелёными шарами много ниже, что позволило лейтенанту спокойно прицелиться и нажать рычаг бомбосбрасывателя. Одна пудовая бомба легла за построй­ками, другая недалеко от ангара, но зажигательные попали в близлежащее здание, и из него показался сначала серый, а потом бурый дым. Внизу лейте­нант заметил три немецких самолёта, пытавшихся быстро набрать высоту.

Сбросив бомбы, Дитерихс заложил вираж вокруг немецкой базы, чтобы понаблюдать результаты бомбометания Прокофьева-Северского. Его машина уже приближалась к Ангерну. Немецкие зенитные ракетные батареи, треугольником расположенные вокруг базы, скорректировали точки прицела, и теперь огненные шары взрывались вокруг русских гидро­самолётов, на той же высоте. По счастью, скорость полёта ракет не была достаточно большой, и Дитерихсу энергичными разворотами удавалось уклоняться от них.

Прокофьев-Северский, невзирая на обстрел, сбросил пудовые бомбы, которые легли около слипа, где стояли два немецких аппарата, и между ангарами. Повторно на цель для сброса зажигательных бомб мичман захо­дил по широкой дуге окружности, центр которой лежал к западу. По нему открыли огонь гаубичные батареи, стоявшие вблизи побережья и стреляв­шие шрапнелью. Но она разрывалась белыми шарами много ниже. Впро­чем, в горячке боя он не замечал разрывы, полностью сосредоточив своё внимание на бомбометании. После чего, как и предписывалось планом операции, со снижением повернул на северо-запад, к острову Руно. Дите­рихс последовал за ним.

У береговой черты Прокофьев-Северский вновь попал под огонь гау­бичных батарей, которые теперь стреляли гораздо точнее: белые шары рвались прямо вокруг его аппарата. Секунд через сорок стрельба прекрати­лась. Не успел мичман расслабиться и перевести дух, как механик Сазонов, оглянувшись, увидел два неприятельских аппарата, догонявших его само­лёт. И через три секунды они открыли стрельбу из пулемётов.

…Дитерихс, летевший на 300 метров выше, преодолел заградительный шрапнельный огонь и в этот момент также увидел, как сзади на Прокофьева- Северского насели немецкие лётчики. Мгновенно оценив обстановку, он спикировал на немцев. На большой скорости прошёл вблизи хвоста заднего самолёта и, немного довернув машину, снизу вышел к другому.

Расстояние двести метров… Механик уже был готов открыть огонь, но лейтенант знаком показал: не стрелять. Дитерихс так старался вести свой самолёт, чтобы его прикрывал стабилизатор немецкой машины. Гер­манский стрелок в задней кабине наклонялся от одного борта к другому, стараясь хоть что-то увидеть, но тщетно.

Расстояние сто метров… Стрелять? Нет, рано. Другой такой атаки может не быть. А Дитерихс старался действовать наверняка. Годом раньше, на Кавказском, а потом на Юго-Западном фронте, командуя отрядом матросов, он понял, что исход боя часто решает всего лишь одна, зато предельно эффективная атака. Тогда, в Карпатах, лейтенант с отрядом подползли на пятьдесят метров к окопам австрийцев. Пулемётный огонь его матросов был настолько неожиданным и мощным, что противник не выдержал и побежал. Дитерихса за тот бой наградили орденом Св. Вла­димира с мечами и бантом.

Расстояние шестьдесят метров… Пора! Пулемётная очередь от задней кабины стрелка до мотора практически в упор пропорола германский самолёт. Он сначала шарахнулся в сторону, потом задымился и круто пошёл вниз. Дитерихс также спикировал, не видя противника, так как широкий корпус его лодки на какое-то время скрыл траекторию полёта неприятеля. Когда через две секунды перед ним открылась гладь Рижского залива, лей­тенант с удовлетворением посмотрел на результат своей атаки. Германский самолёт уткнулся вблизи берега на мелководье с задранным хвостом.

Добить его!

Но тут краем глаза слева Дитерихс обнаружил три приближающихся германских аппарата. Развернувшись, он пошёл на них в лоб. Немцы раз­летелись в стороны, зная, насколько эффективен в передней полусфере его подвижный пулемёт. Однако сзади и справа в атаку выходил ещё один германский самолёт, тот самый, мимо которого он пролетел, спасая Прокофьева-Северского. Дитерихс начал было разворот на противника, но вовремя заметил, что три атакованных им ранее немецких самолёта выходят сзади и снизу на него. Русская летающая лодка М-9 в этих ракур­сах беззащитна ввиду отсутствия задней кабины и стрелка в ней. Поэтому лейтенант решил спуститься ближе к воде, чтобы лишить немцев возмож­ности провести атаку.

Но четыре немецких самолёта также мгновенно перестроились и веером сверху пикировали на Щ.С. 10.

«Скверно,— подумал Дитерихс.— Если я попытаюсь развернуться влево, вправо или пойти вверх с потерей скорости, немцы мгновенно изре­шетят меня. Неужели это конец?»

…Прокофьев-Северский шёл курсом на Руно. Механик Сазонов, похло­пав его по плечу, жестом показал назад и вниз. Чуть довернув машину вправо, мичман увидел, что Щ. С. 10 атакуют четыре неприятельских поплавковых аэроплана. Вдали на малой высоте к ним летела неприятельская летающая лодка. «… В бою мы должны цепко держаться друг за друга», — почему-то вспомнились слова лейтенанта, сказанные на предполётном инструктаже. И с крутым разворотом Сашка направил свой Щ. С. 18 на помощь командиру.

Немцы проморгали его атаку. Мичман смог вывести Щ. С. 18 из пики­рования в горизонтальный полёт на таком близком расстоянии от против­ника, что когда немецкий лётчик заложиллевый вираж, струя воздуха от его винта завалила гидросамолёт Прокофьева-Северского на крыло. Мичман с трудом удержал машину чуть ниже немецкой, сохраняя минимальную дистанцию между аппаратами. Можно было различить шляпки шурупов на обшивке, выражение ужаса на лице немецкого стрелка в задней кабине, который метался с борта на борт, лишённый возможности открыть огонь по русскому самолёту, поскольку директрису стрельбы его пулемёта пере­крывал стабилизатор.

Механик Сазонов всадил в германский аэроплан целый магазин из «Льюиса». Но в этот момент по обшивке крыла гороховой дробью уда­рила пулемётная очередь. Два немецких аппарата сзади открыли огонь. Прокофьев-Северский резким разворотом пошёл на них.

…Дитерихс услышал, что гул моторов противника сзади изменился. Оглянувшись, он увидел, как Сашка атаковал немецкий самолёт, который, задымившись, падал вниз. Еіцё два повернули на него. «Ну а с одним-то я теперь справлюсь»,— подумал он. И развернул свою машину в лоб атакующему.

Подбитый Сашкой поплавковый аэроплан стал тонуть. Ещё один само­лёт противника вышел из боя и сел на гладь Рижского залива, чтобы спасти экипаж.

В воздухе два немецких самолёта и два русских сцепились в смертель­ной схватке, зачастую опускаясь почти до воды и сближаясь друг с другом настолько, что были видны дымки, вьющиеся из стволов стреляющих пулемётов.

Особым упорством и мастерством пилотирования отличался герман­ский пилот на аэроплане, хвост которого был выкрашен серебристой алюминиевой краской, а на левом крыле изображён рваный красный флаг. Благодаря более мощному мотору в скорости полёта его машина заметно превосходила все остальные.

…Механик Кузнецов расстрелял пятый магазин к пулемёту «Льюис» и достал последний, шестой. Он прицелился в сверкающий серебристый хвост германского самолёта, но выстрела не последовало. Кузнецов отстег­нул магазин, потряс его и вновь пристегнул. Пулемёт молчал. За какую-то секунду ситуация резко изменилась. Теперь уже атаку вёл немецкий аэроплан.

— Что у тебя? — прокричал Дитерихс.

— Пулемёт отказал!

Лейтенант чертыхнулся. И это в критический момент боя! Пока меха­ник возился с оружием, Владимир Владимирович расстегнул кобуру и достал маузер. Немецкий лётчик подлетал снизу с левого борта. Расстояние сокра­щалось. Дитерихс, неудобно сжав маузер левой рукой, а правой намертво удерживая ручку управления, повернулся и два раза нажал на спуск. Он ясно видел, как одна пуля, попав в болт крепления капота мотора немец­кого самолёта вблизи кабины лётчика, содрав краску, со звоном рикошети­ровала. Нервы у противника сдали, и он отвернул.

Механик, вытащив патрон из магазина, зарядил пулемёт. Прозвучавший хлопок показал, что пулемёт исправен, а вышел из строя выталкиватель. Что ж, теперь придётся отстреливаться одиночными выстрелами.

…Прокофьев-Северский заметил, что пулемёт на Щ. С. 10 замолк. Чтобы отогнать немцев от машины Дитерихса, он заложил такой крутой вираж, что, казалось, затрещали деревянные лонжероны крыла. Для коор­динации разворота мичман до упора отжал педаль руля направления. Протез врезался в культю ноги почти до кости. Резкая боль парализовала мозг, сковывала движения, но Сашка вытерпел. Избегая атак в лоб, немцы разлетелись в разные стороны.

Русские машины продолжили полёт к Руно.

Пять раз немцы нагоняли их. Пять раз Дитерихс и Прокофьев-Север­ский разворачивались им навстречу. И хотя немцы раскусили, что пулемёт на Щ. С. 10 не работает, несколько метких одиночных выстрелов, произ­ведённых механиком Кузнецовым, заставили их с почтением относиться к подобным атакам и держаться на расстоянии.

К одной беде добавилась и другая: запасы горючего на борту стреми­тельно таяли. Каждый манёвр приходилось выполнять предельно акку­ратно, экономя бензин.

Ещё через десять минут боя один немецкий аппарат стал уходить к Ангерну. По-видимому, и у него горючее кончалось. Но оставшийся, с рваным красным флагом на левом крыле, продолжал преследование, бес­прерывно стреляя из пулемёта.

Несмотря ни на что, остров Руно постепенно приближался.

Сверху уже можно было различить крупные постройки, а на рейде острова транспорт «Выборг» и миноносец «Лейтенант Бутаков». Уже перегрелся и стал заедать пулемёт «Льюис» на Щ. С. 18. Уже стал захлёбы­ваться мотор от нехватки горючего при изменении режимов полёта.

Немецкому лётчику стало казаться: необходимо приложить ещё одно, последнее усилие, и он выйдет победителем из этого тяжёлого, продол­жающегося второй час боя.

…Увлёкшись атакой самолёта Дитерихса, он «проморгал» манёвр мич­мана, который, подойдя снизу под хвост, выпустил в неприятеля из пуле­мёта весь магазин. После этого германский аппарат развернулся и со сни­жением полетел назад к Ангерну.

…Дитерихс спланировал к бухте и посадил Щ. С. 10 на минимальном расстоянии от слипа, так как боялся, что из-за пробоин корпус будет заполняться водой. Летающая лодка по инерции проплыла оставшуюся гладь залива и уткнулась носовой частью в деревянный настил. Мотор, переведённый на полную мощность, в последний раз взвыл от напряже­ния. Матросы стартовой команды, схватив Щ. С. 10 сначала за борт, а потом за крылья, вытащили машину на берег. Чихнув, мотор затих.

Дитерихс выпрыгнул из кабины, расстегнул шлем, снял его, надел при­несённую матросом фуражку. От перегрузок болели руки, ноги, спина. Усталой походкой он обошёл самолёт, потрогал расчалки, дружески похло­пал рукой по обшивке. «А после поездки хозяин всегда кормит свою лошадь сахаром», — почему-то подумалось ему.

Машине изрядно досталось. Свыше двадцати пробоин зияли на поверх­ности крыла, корпуса, оперения. Лейтенант подошёл к кабине. В стойке крыла тоже светилась пробоина. Пригнувшись, он прикинул: пуля прошла всего в сантиметре от его головы.

– Видишь, что творится на белом свете,— он показал на пробоину подошедшему механику Кузнецову.

Тот молча кивнул головой.

Щ. С. 18 уже стояла на берегу. Сашка неуклюже перебросил через борт сначала ногу с протезом, потом здоровую, потом осторожно пере­нёс на них вес тела. Немного постоял, держась за корпус, и, покачиваясь, побрёл к палатке.

«Сейчас приведу себя в порядок, умоюсь и поблагодарю его», — решил Дитерихс.

В своей палатке он снялкожаную куртку, китель. Нижняя белая рубашка, которую он надел перед боем, насквозь промокла от пота. Сняв её, взяв полотенце и мыло, Дитерихс вышел на улицу. Матрос уже дожидался его с ведром холодной воды. Растерев тело полотенцем, он почувствовал, как постепенно крепнут мышцы, наполняясь кровью, как возвращается бодрость и тела, и духа.

В палатке он надел свежее бельё, отглаженный мундир. Пригладил щёточкой усы. Офицер в любой обстановке должен выглядеть достойно.

Долги честь — вот что двигало его с детских лет. И в Морской кадетский корпус он поступил только потому, что его дядя в то время уже был гене­ралом (сейчас он генерал-адъютант, генерал-квартирмейстер ставки). Владимир счёл для себя неэтичным служить в армии, где у кого-нибудь вдруг закрадётся мысль, что все его продвижения по службе происходят только благодаря протекции влиятельного родственника. На флоте же Дитерихсы не служили. Но в конце 1913 года, влюбившись, он женился на Юлии фон Эссен, дочери командующего Балтийским флотом. Сразу после начала войны Владимир Владимирович подал рапорт морскому министру Григоровичу с просьбой направить его на какой-нибудь уча­сток сухопутного фронта, потому что он, как русский офицер и дворя­нин, присягал на верность Царю и Отечеству и готов до конца выпол­нить свой долг. Честь не позволяет ему в годы войны служить под началом тестя. Никто не должен считать, что в тяжёлые для страны годы родствен­ники укрывают его от опасностей, от пота и крови, от немецких снарядов и пуль. Григорович с пониманием отнёсся к рапорту: Дитерихс возгла­вил команду матросов-пулемётчиков и направился с ней на Кавказский фронт. Нелёгкие условия службы, атаки турок при постоянном числен­ном перевесе закалили его, воспитали качества настоящего бойца. Потом смерть адмирала Эссена от воспаления лёгких. Потом Карпаты, потом ранение, долечивание в Царскосельском госпитале. Он написал новый рапорт адмиралу Григоровичу с просьбой вернуть его на флот и напра­вить в морскую авиацию.

«Приключений или смерти для себя ищешь, — упрекнула жена, — а обо мне подумал?»

Нет, смерти он не искал, хотя опасность — непременный атрибут про­фессии военного.

Но когда-то в гимназии, читая римских авторов, натолкнулся на книгу Марка Аврелия «К себе». В память навсегда врезались строчки: «Время человеческой жизни — миг. Её сущность — вечное течение. Ощущение смутно, судьба загадочна, слава скоротечна. Жизнь — борьба и странство­вание на чужбине… С достоинством римлянина и мужа исполняй свой долг… Живи так, будто день, в который ты вступаешь, есть первый и послед­ний день твоей жизни».

Да, надо гореть, а не существовать!

…Подойдя к палатке Прокофьева-Северского, лейтенант отвер­нул парусиновую дверь и вошёл в неё. Сашка сидел на кровати без сапог и штанов, растирая культю ноги. На лице гримаса усталости и боли. Протез валялся под ним на полу. Услышав шаги, он повернул голову, а губы мгно­венно сложились в обаятельной улыбке.

— А мне штанину прострелили. Хорошо, когда есть третья нога! Но мы им тоже врезали, не так ли, господин лейтенант?

И Дитерихс вдруг подумал, что любое слово утешения и ободре­ния Сашка встретит в штыки. И они расстанутся врагами. Навсегда. Нет, не жалости и не сочувствия ищет мичман, а понимания, что он не калека, а настоящий боевой офицер. И все окружающие так и должны к нему относиться.

Поэтому Дитерихс казённо и несколько напыщенно произнёс:

— Господин мичман! Я пришёл выразить вам благодарность. В бою вы стойко сражались и спасли мне жизнь.

— Так и вы мне тоже, господин лейтенант!

Дерзко и без особого почтения к старшему по должности и званию. Но с намёком, что они принадлежат к одному сословию.

Дитерихс промолчал и, как бы не расслышав ответной реплики, добавил:

— Господин мичман! Напоминаю вам, что короткое донесение о бое для начальника обороны Руно вы должны написать сегодня, а подробный рапорт представить мне завтра к вечеру.

И вышел из палатки.

До горизонта голубело море. Вдали на его ровной глади ступенча­той полоской темнел силуэт миноносца. Матросы у слипов занимались ремонтом летающих лодок. Тарахтел генератор: по-видимому, работала радиостанция.

Слегка сутулясь, подошёл Нагурский:

— Господин лейтенант! У меня во время набора высоты мотор резко сбавил обороты. Поэтому я счёл необходимым вернуться на Руно.

— А что с мотором?

— Песок в карбюраторе. Хотя механик уверяет, что прочистил его перед полётом.

— Надеюсь, в что следующий раз в боевом вылете у вас ничего не случится.

«Боится, что его сочтут трусом,— вяло подумал Дитерихс, — инте­ресно, а как бы он чувствовал себя, если бы нас сбили и мы не вернулись обратно?»

Повернувшись, он направился к штабной палатке писать боевое доне­сение начальнику авиации Балтийского моря капитану второго ранга Дудо­рову. Снял фуражку, удобно уселся на стуле, взял из стопки бумаги лист и, пододвинув чуть ближе чернильницу, вывел:

«Начальника Авиационного отряда „Ж“ РАПОРТ

Доношу Вашему Высокоблагородию, что 31 июля 1916 г. вечером прибыл на остров Руно с вверенным мне отрядом…»

И задумался.

Эмоции переполняли душу, свежие воспоминания будоражили кровь. В ушах вновь раздавались пулемётные очереди, ревели моторы. Каждой клеточкой своего организма он оіцуіцал машину. Он был как бы её про­должением, а летающая лодка была продолжением его тела, его самого. Вот неприятель атакует самолёт… А вот теперь я выхожу на него… Темнело в глазах, а перегрузка сжимала грудную клетку, не давая вдохнуть. Огонь!.. Разворот в сторону…

…И перед глазами встала пулевая пробоина в стойке верхнего крыла на уровне головы.

Завершая рапорт, ещё раз макнув перо в чернильницу, он вывел:

«Поведение авиационного унтер-офицера КУЗНЕЦОВА во время боя выше всякой похвалы».

Несколько дней спустя Дудоров представит лётчиков лейтенанта Дите- рихса и мичмана Прокофьева-Северского к награждению орденами Свя­того Георгия четвёртой степени, а авиационных унтер-офицеров Кузне­цова и Сазонова — к георгиевским крестам.

Солнце в чистом небе катилось к закату. Усилился ветер, с лёгким шеле­стом сдувая песок. Волны с шумом накатывались на берег. Покачивались кроны деревьев. Гортанно кричали чайки.

И при виде этого мирного величия природы как-то забывалось, что где-то там, к югу и юго-востоку от острова Руно, противоборствующие стороны, зарывшись в окопы, палили друг в друга из винтовок и пулемётов, гремели пушки, взрывы раскидистыми кустами неправильной формы взды­мали в воздух тонны земли и песка, повсюду лилась кровь.

Стремительно летел в вечность ещё один день Великой войны.

Post scriptum. Несколько слов о героях рассказа

Владимир Владимирович Дитерихс

Родился 3 июля 1891 г. в Киеве. Окончил Морской кадетский корпус. Произведён в мич­маны 6 декабря 1911 г. Начал службу на линей­ном корабле «Император Павел I». Блестяще проявил себя на различных должностях.

Из аттестации:       «… Отличный морской офицер во всех отношениях. Любит море и морское дело».

С апреля 1914 г. временно командовал мино­носцем № 128.

В конце 1914 г. добровольно принял долж­ность командира пулемётного взвода отряда Балтийского флота, сформированного для опе­раций на сухопутных фронтах.

Награждён Георгиевским оружием за бой 22 января 1915 г, приказом от 3 июня 1915 г. награждён орденом Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом.

С июня 1915 г. находился на излечении в Царскосельском Особом эва­куационном пункте, а затем был прикомандирован к Морскому Генераль­ному штабу. В ноябре — декабре обучался лётному делу на 2-й авиационной станции Службы связи Балтийского моря. С 3 ноября специальным приказом по морскому ведомству зачислен в морские лётчики. Произведён в лейте­нанты 1 января 1915 г. Участвовал в многочисленных разведывательных полётах и воздушных боях. Награждён орденом Св. Анны 4-й степени «За храбрость» и орденом св. Георгия 4-й степени. 20 сентября 1916 г. произведён в старшие лейтенанты за боевые отличия. В июне 1917 г. назначен начальником 3-го воздушного дивизиона 1-й воздушной бригады авиации Балтийского флота, а затем начальником штаба воздушной дивизии.

В конце 1917 г. прикомандирован к Особому отделу флота.

В начале 1918 г. был арестован финскими властями, находился в заключе­нии в тюрьме в Николайштадте. Всё же в июне 1918 г. его удалось освободить, и после прибытия в Петроград 20 сентября 1918 г. его назначили командиром недостроенного эсминца «Сокол».

Осенью 1918 г. В. В. Дитерихс являлся одним из организаторов подпольной белогвардейской организации «Великая Единая Россия».

После выхода на его след агентов ВЧК 23 февраля 1919 г. пересёк финскую границу. Находился при штабе Северо-Западной армии ген. Юденича.

После окончания Гражданской войны выехал в Абиссинию, где служил в качестве военного советника эфиопского правительства в борьбе за незави­симость Эфиопии. В 1930 г. смещён с этой должности по требованию СССР и переехал во Францию. Затем окончил Высшую химическую школу, работал инженером-химиком.

Скончался 28 декабря 1951 г. и похоронен на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.

Альфонс-Ян Иосиф Нагурский

Альфонс-Ян Иосиф Нагурский (в совет­ских документах его имя и отчество обычно писались как «Ян Иосифович») родился 27 января 1888 г. под Варшавой.

В августе 1909 г. по первому разряду окон­чил Одесское пехотное юнкерское училище и произведён в подпоручики. Служил в 29-м Восточносибирском полку. В октябре 1912 г. произведён в поручики.

В марте 1913 г. был зачислен на авиационное отделение Офицерской воздухоплавательной школы, которое закончил в августе 1913 г.

Несколько позже, 29 ноября 1913 г., он был удостоен звания военного лётчика.

В августе 1913 года Нагурский получил направление в 29 Бакинскую пограничную бригаду первым лётчиком Отдельного корпуса пограничной стражи.

По разрешению командования принял участие в поиске полярной экспе­диции Седова. В августе 1914 г. совершил первые полёты в Арктике в районе Новой Земли. За заслуги в освоении полярных трасс 6 октября 1914 г. его наградили орденом Св. Станислава 3-й степени.

После начала Первой мировой войны в октябре 1914 г. Нагурскому присво­или звание морского лётчика и приказом командующего Балтийским флотом назначили в воздушный район Службы связи.

6 декабря 1914 г. Ян Иосифович был награждён орденом Св. Анны 3-й степени.

Нагурский принимал участие практически во всех первых боевых дей­ствиях авиации Балтийского флота. 29 мая 1915 г. ему «за отличия в службе» был присвоен чин штабс-капитана.

Участвовал во многих воздушных сражениях.

В июле 1915 г. Нагурского зачислили в действующий состав флота (до этого он числился прикомандированным к нему) и перевели в лейтенанты флота.

19 сентября 1915 г. «за мужество и храбрость» Нагурский был награждён орденом Св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость», а 1 ноября 1915 г. «за отличия в делах против неприятеля» — орденом Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом.

6 октября 1916 г. «за самоотвержение, мужество, а также за отличные труды в обстановке военного времени» Нагурский был награждён орденов Св. Ста­нислава 2-й степени с мечами.

В декабре 1916 г. Я. И. Нагурский возглавил 5-й воздушный дивизион 2-й бригады.

В боевых действиях 1917 г. участия практически не принимал, так как по приказу начальника береговой обороны Ботнического залива генерал- майора флота Мазурова в марте 1917 г. был освобождён от должности началь­ника 5-го воздушного дивизиона, направлен в штаб Воздушной дивизии Бал­тийского моря для принятия надлежащих мер и вскоре отчислен в резерв чинов ввиду выявившихся контактов с немецкой разведкой.

Летом 1917 г. откомандирован в Петроград.

После Октябрьской революции с декабря 1917 г. служил в Управлении Военно-Воздушного флота Советской республики.

30 января 1918 г. Наіурский, сказавшись больным, получил разрешение отправиться в двухмесячный отпуск для поправки здоровья и уехал в Польшу. Назад он не вернулся.

В Польше середине 1920-х годов Нагурский перебрался в Варшаву, благопо­лучно пережил немецкую оккупацию в годы Второй мировой войны.

Написал ряд книг.

Летом 1956 г. Нагурский посетил СССР. Он встречался с полярными лётчи­ками, ветеранами авиации.

За заслуги в общественной и литературной деятельности его наградили орденом Возрождения Польши.

На острове Александры архипелага Земля Франца-Иосифа именем Наіур- ского названа самая северная в мире пограничная застава.

Скончался в Варшаве в 1976 г.

Александр Николаевич Прокофьев – Северский

Родился 24 мая 1894 г. в Тиф­лисе, хотя принадлежал к семье потомственных дворян Петербург­ской губернии.

После окончания Морского Кадетского корпуса в декабре 1914 г. получил чин мичмана и был направлен для прохождения службы на Балтий­ский флот. По приказу командующего флотом адмирала фон Эссена отко­мандирован на Курсы авиации и воздухоіілаваііия при Петербургском политехниче­ском институте, а затем в Качинской лётной школе обучался полётам.

Сдав экзамен на звание морского лётчика, в марте 1915 г. получил назна­чение в авиацию Балтийского флота. В июле 1915 г. при выполнении боевого задания в кабине его морского аэроплана взорвалась бомба. Стрелок-механик был убит, а Прокофьеву-Северскому оторвало ногу до колена. Однако остался на флоте и сумел получить должность наблюдающего офицера (т. е. представи­теля военной приёмки) на заводе С. С. Щетинина.

В мае 1916 г. добился перевода в боевые части морской авиации. Участвовал в многочисленных воздушных сражениях. Награждён орденом Св. Георгия 4-й степени.

В сентябре — октябре 1917 г. воевал на сухопутных истребителях «Ньюпор-17» в битве за Моонзунд. Представлен к награждению орденом Св. Георгия 3-й степени.

В советское время работал в Управлении морской авиации.

Затем, получив разрешение на лечение за границей, через Сибирь и Даль­ний Восток выехал в США.

За заслуги в развитии военной авиации США Прокофьеву-Северскому (ещё не имевшему американского подданства) присвоили звание майора.

В 1931 г. на средства, полученные от реализации патента на первый в мире автоматический бомбардировочный прицел, основал самолётостроительную фирму «Северский», президентом и директором которой оставался на протя­жении восьми лет.

На самолётах своей фирмы установил ряд американских и мировых рекордов.

Перед началом Второй мировой войны большие средства фирмы он вложил в проектирование нового перспективного истребителя Р-47. Однако из-за больших затрат его фирма перешла в другие руки и получила новое назва­ние «Рипаблик».

В 1940-1946 гг. являлся советником президентов Рузвельта и Трумэна. Свои взгляды на использование боевой авиации изложил в книге «Победа через воздушную мощь» (1943 г.). Участвовал в испытаниях американского ядерного оружия.

Награждён медалью «За заслуги».

Основал фирму «Северский электронатом», читал лекции в военных учеб­ных заведениях США, изобрёл ряд оригинальных устройств.

Умер в Нью-Йорке 25 августа 1974 г.

Владимир Иванов. Курс на Ангерн. // «РУССКИЙ МIРЪ. Пространство и время русской культуры» № 7, страницы 72-86

Скачать текст